Он достал с полки пачку, взглянул на нее и произнес:
— Совсем свежий.
— Мне в пачке не надо, мне бы в зернах. Если зерен нет, я ничего не возьму. Сноха сказала, что я должна каждое утро пить крепкий натуральный кофе.
— Крепкий кофе вроде плохо действует на сердце,— сказала женщина в красном пальто.— Вот ведь и Тальвинг умер...
— Да разве Тальвинг пил кофе?! — вдруг рассердилась Сальме и направилась к выходу.— Тальвинг пил водку,— пробормотала она.— Такой грузный был, как бугай.
Выходя, она снова высморкалась. «Умер так умер, чем тут поможешь. Вот и мой час, глядишь, пробьет. Костлявая постучится в двери: «Иди со мной! Уйдем в другую обитель! Не запирай за собой дверь, сюда ты никогда больше не вернешься, совхоз возьмет себе твою каморку».
Сальме вспомнила, как Хильдегард недавно снова обругала ее за то, что она ходила ночью по комнате: «Такая старушенция, а только и знает, что топтаться по нервам рабочего человека. Пользы от тебя никому никакой нет, только занимаешь совхозную комнату. Твое место в доме престарелых, туда тебя и отведут, нечего тебе вожжаться со своей снохой. К себе она тебя все равно не возьмет, помощи от тебя никакой, денег тоже. Случится похуже, чем с Хильдой Тирул, дочь взяла у нее триста рублей и сказала, что мать будет жить только в передней. И это своя собственная дочь, а не сноха!»
Сальме, сердито стуча палкой по заснеженным буграм на дороге, прибавила шагу.
Все это лишь зависть! Хильдегард сама ни с кем не уживется. Разве не сказала сноха, что место для кровати за шкафом всегда готово для Сальме, пусть она приезжает хоть сегодня. Но она, Сальме, не хочет, скучно сидеть одной целыми днями, как в тюрьме. Жизнь в городе стесненная, опять же спускаться на лифте сверху вниз нельзя, знакомых старух, с которыми можно было бы перекинуться словом- другим, тоже нет. Сноха сказала: «Зайди в кафе, городские старухи сидят там, сидят и судачат, в обеденное время и не протолкнешься, даже не поешь»,— и засмеялась. Упаси боже! Она всю свою жизнь работала, не привыкла к таким манерам. Нет, Сальме вовсе здесь не плохо, у нее своя комната, есть и знакомые, хотя ей до них все равно.
— Никого я не боюсь, государство мне пенсию дает, живу, как мышь в закроме, — громко сказала себе Сальме.
Проходя мимо почты, Сальме вдруг вспомнила, что оставила письмо дома. Это, конечно, так, но письмо не дописано, надо еще посидеть над ним да подумать, что прибавить, чтобы больная гриппом сноха могла бы посмеяться там, в городе.
Она решила все же сварить кофе из пачки, купленной в кивирском магазине. Но тут ей вспомнилось снова, что кофе будто бы плохо действует на сердце, и она растерянно остановилась посреди дороги. Что же делать? Упаси боже, вдруг что-то не так, с ног свалит, уморит?!
Когда она снова двинулась, побрела по парку, ей пришла в голову спасительная мысль: ведь сказала же сноха, что если ей, Сальме, понадобится вдруг помощь, пусть она идет на почту и заказывает телефонный разговор с городом.
И Сальме потащилась вверх по ступенькам на почту.
КАК ОБСТОЯТ ДЕЛА НАВЕРХУ
В почтовой конторе было много народу , все шелестели бумагой. Только что пришла почта, Мерле вынимала из мешка газеты и письма и сортировала их вместе с девушкой- почтальоном. Человек в зеленом свитере по-прежнему сидел за столом. У барьера стоял заведующий Киви реки м совхозным участком и нервно листал толстый список почтовых отделений.
Сальме стояла посреди помещения и смотрела, как тут все хлопочут. Люди молчали, почтальон царапала фамилии на газетах, строго щелкали счеты.
Сальме раздумывала, вполне ли серьезное дело привело ее сюда, по крутой лестнице... Звонить снохе. Ведь про обычные дела можно и в письме написать, бумага у нее есть, а когда кончится тетрадь, можно купить в магазине другую. Все-таки сноха человек занятой, стоит ли ее беспокоить по всякому поводу. Да еще она сообщала в последнем письме, что заболела гриппом. Сальме удивилась, что и врача не минует болезнь, ей-то все казалось, что врачи избавлены от всех хворей, они будто бы и не люди. Ага, вот он, повод! Ведь всегда прилично спросить, как чувствует себя сноха, надолго ли у нее эта хворь и не собирается ли она приехать в Кивиру, хотя Сальме совершенно не понимала, чем этот здешний воздух лучше, нежели в городе, как твердила сноха. Здесь те же самые машины, грузовики и тракторы, они всюду разъезжают, волоча за собой синюю гарь.
Заведующий участком нервно захлопнул книгу.
— Ничего здесь не найдешь,— буркнул он разочарованно.— Здесь только названия и индексы почтовых отделений. О санаториях ни черта.
На почте снова воцарилась напряженная тишина, только слышался шорох. Молчание неожиданно нарушил человек в зеленом свитере. Он резко щелкнул костяшкой, как бы в заключенье, и спросил:
— Что вы там, собственно, ищете?
Заведующий участком взглянул поверх головы человека в зеленом в окно, на дорогу, по которой с грохотом ехал синий колесный трактор, и объяснил:
— Ищу сына Тальвинга. Чтобы приехал на похороны. Но в этой книге ничего не найдешь.
— Разве у вас нет его адреса? — поинтересовался мужчина в свитере.
— Он позавчера уехал в Крым, в санаторий.
— Значит, еще не доехал. Если уехал поездом.
— Да, мать говорит — поездом.
— А разве мать не знает, куда он поехал?
— Не знает. Знала вроде, да какое-то трудное название... Забыла... в колготе.
— А те, кто давал ему путевку, тоже не знают?
— Председатель месткома, пожалуй, знает, но он уехал утром на автобусе в Тарту, на какой-то семинар.
Сальме подумала, что у нее-то адрес снохи всегда с собой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22