— Как в твоем кино, не правда ли? Расскажи-ка лучше о съемках. Что ты там делаешь?
— А что тебя интересует? — Дангуоле поняла, что черная туча рассеялась, и подарила ему очаровательную и доверчивую улыбку, как в начале свидания, обещая духовную верность.
— Где ты обосновалась? Что снимаете? Что-нибудь стоящее? Я ведь понятия не имею...
Неподалеку от входа торчал "газик' —драный брезент крыши, лысая резина и магическая надпись по борту: "Киносъемочная". Рядом на разрытом плиточном тротуаре топтался водитель, надвинувший на глаза полотняную кепочку — немолодой уже, полноватый, без особого напряжения ловко подхватывал квадратные цементные плитки и совал их в машину. В кузове кто- то пищал. Наримантас усмехнулся, а Наримантене погрозила шоферу пальчиком.
— Живу весело... На ферме крупного рогатого скота. Не шучу! Хозяева мои держат быка, да-да, не бычка, а здоровенного бугая. Он чуть их собственного сына не забодал, так они ему кольцо в ноздрю вогнали и на привязи держат. Теперь от его ударов едва хлев не разваливается. Сдадут государству центнера четыре мяса, не меньше. На "Жигуленка" замахнулись. А ведь еще корова у них, овцы, беконы... Но бычище!.. И мне от этого зверя подрожать довелось, за стенками прятаться. Оглядеться, обвыкнуть не успела — гуся на рога поднял! А мычание, гогот, кукареканье, а лай собачий! В первую ночь глаз не могла сомкнуть, на вторую меня осенило: а что если?.. Шепнула режиссеру, и мы это страшилище в кадр. Конечно, и хозяину — съемочные. Ты бы только посмотрел: лоб, грудь, ножищи! Ни в авторском, ни в режиссерском сценарии ничего похожего не было, а в фильме у нас будет рыть землю и реветь бычище! Такого за письменным столом не выдумаешь! Это и есть кино — все из ничего, нечто из всего!
Смеющаяся, преувеличивающая, но — боже упаси!— не лгущая, возвращает она Наримантасу молодость, когда казалось, все на свете в твоих руках, все можно повернуть иначе, ежели быть более чутким и разумным Вот "уже чудится ему, что, пока болтают они тут о пустяках, откроется вдруг не познанная еще часть ее существа и щедро одарит счастьем. Между тем своим вниманием к сочным, но столь далеким от него деталям жизни она все усерднее отгораживается от его заботы, постепенно становящейся навязчивым кошмаром. И оба они знают это, чувствуют, хотя и делают вид, что шутят, она — болтая, он — поддакивая...
Сунув в "газик" еще несколько плиток, водитель с невинным видом сдвинул кепочку на затылок, зыркнул по сторонам плутоватыми глазами и уселся за руль. Из-за края брезента высунулась сердитая, видимо, недовольная грузом физиономия.
— А это наша беглянка. Стелла. Ах, да! Ты же не в курсе! Понимаешь, ей надо было подержать цепь и по- улыбаться этому быку, а она сдрейфила и удрала.. Ничего, куплю цепь подлиннее! Весь город излазила, пока отыскала. Стелла! А ну-ка покажись! Историческая минута — перед тобой, Наримантас, будущая звезда экрана Стелла!
Наримантас внимательно оглядел "звезду экрана", будто и она свидетельствует в пользу Дангуоле, теперешней или былой, не столь важно. Гладкие темные волосы ~ не продерешь гребнем, личико — полная луна, сквозь обтягивающее платье выпирают двумя темными пятнами груди — на Стелле мокрый купальник, уж не на пляже ли отыскала свою беглянку Дангуоле? Наримантас не удержался, мысленно накинул на Стеллу халат — типичная медсестра, которая не умеет улыбаться больным, только зеркалу да молодым докторам, повезет — окрутит какого-нибудь раззяву, нет — найдет работенку полегче.
— Что скажешь? Моя находка!
— Бык, что ли?
— Протри глаза, Наримантас! — негодует Дангуоле словно Стелла — ее родная дочь, а Наримантас — неблагодарный жених и она не успокоится до тех пор, пока не убедит его в красоте, уме и таланте своего дитяти И бык, ставший открытием, и девушка, которая только еще станет им, должны оправдать перемены в ее жизни, в правомерности которых она и сама временами сомневается, особенно натолкнувшись на тупое непонимание — Стелла, покажись!
Девушка нехотя спускает на тротуар изящно выточенную ножку, чуть погодя — другую, зеленые глаза стрельнули и лукаво и нагло. Наримантас не улыбается ей, стремящейся выйти из-под опеки Дангуоле Округлое личико искажает гримаса страха: уж не кровь ли — бурое пятнышко на его халате?
— Видел бы ты ее на пляже! Талия, грудь! — Дангуоле вдруг спохватывается — все-таки Наримантас мужчина.— Стелла просто создана для кино, это я тебе говорю! И всем буду говорить! А ее, знаешь, куда заталкивают учиться? В торговый техникум! Такую мордашку — за прилавок? Нет и нет!
— Ну ладно, потрепались — и поехали. А то с такими покрышками... Двести километров — дело не шуточное! — подал голос водитель, ему не терпелось как можно скорее доставить добычу в свой садовый домик.
Дангуоле растерялась — ее, ассистента режиссера, душу фильма, на глазах у мужа унижает какой-то ловчила? Да стоит ей заикнуться, сразу на пенсию выкатится. Всю дорогу останавливался, каких-то бабок с корзинками чуть не на колени ей сажал... А теперь плитки эти...
— Сейчас, сейчас,— почти взмолилась она.— Минуточку, и поедем.
Водитель вновь скрывается под своей кепочкой, как под облаком, Стелла косится то на него, то на Дангуоле, не в силах сообразить, кто тут главный.
— Ну, Стелла, пройдись! Отсюда до... Да не так, душенька, нет! — Дангуоле выскакивает перед ней и, выставив подбородок, от чего небольшая ее головка становится еще меньше, вышагивает, словно танцующая балерина. Право слово, было бы смешно, сделай это кто-то другой — не Дангуоле Римшайте-Наримантене, ей все к лицу, даже легкая походка молоденькой девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160