Зато распадки между ними — черны. Воздушная трасса проходила вблизи вулканов, по одному из таких распадков. Стоило вертолету попасть в него, как сразу все вокруг изменилось. Только что сияло солнце, было белым-бело, и сразу все потускнело. Справа и слева отвесные скалы: черные, красные, бурые. Они стремительно падали откуда-то сверху, из окошка невозможно было разглядеть — откуда, и уходили под вертолет, в синеву. Нигде ни деревца, только кое-где кусты стланика, чудом выжившие на уступах скал, оживляли мертвый пейзаж.
Вдруг каменные челюсти ущелья разомкнулись и перед вертолетом встала красно-желтая стена огня и дыма. В узкой долине горел перестоялый лес. Вертолет, не меняя курса, взмыл вверх, пробил черную полосу дыма, пролетел над небольшой голой сопкой и круто повернул на запад, чтобы обойти действующий вулкан Тигла. Во время наблюдений за извержением вертолет кружился в двух— трех километрах от него, а сейчас находился на расстоянии менее семисот метров. Такая близость не понравилась Даниле.
— А вы что, боитесь? — Варя вызывающе вскинула на него глаза.
— Нам незачем рисковать, — сердито буркнул Данила.
— Летчик путь сокращает, — сказал Овчарук, не отрываясь от блокнота. — У него невеста в «Заре» заболела.
Данила промолчал.
— Ничего, проскочим. Ему, наверное, разрешили лететь по этой трассе. — Овчарук поднял голову и воскликнул: — Потрясающий кадр!
Он торопливо вскинул фотоаппарат, но не успел нацелиться и щелкнуть. Одни за другим раздались глухие взрывы, Воздушная волна тряхнула вертолет. Над вулканом взметнулись огонь и дым. На вертолет яростно ринулось что-то красное. Он вздрогнул от удара и начал падать. Варя вскочила с кресла и подбежала к дверцам. Данила рывком схватил ее за руку и посадил на место. Овчарук, плотно сжав губы, собирал свои пожитки.
Возле здания вулканологической станции остановилась собачья упряжка. С нарты соскочил высокий широкопле чий человек с белой окладистой бородой и копной седых волос. На нем была оленья дошка с откинутым капюшоном, ватные брюки, унты на ногах. Человек торопливо поднялся на крыльцо.
— А, Корней Захарович. Давненько не встречались, — Соколов вышел из-за стола и протянул вошедшему руку.
Кречетов получил телеграмму полковника Романова и, несмотря на то, что только вернулся с охоты, попросил у председателя колхоза упряжку собак и выехал встречать сына. Только этим и объяснялся его приезд в Лимры, торопливость. Соколов усадил гостя в кресло. Но Корнею Захаровичу не сиделось.
— Вы чем-то взволнованы?
— Сын нашелся, Александр Федорович! Сын!
— Искренне рад за вас, Корней Захарович. Где же он? Давайте его сюда!
Кречетов с удивлением посмотрел на Соколова:
— Он же у вас, на станции. Соколов отрицательно покачал головой:
— Но тут же написано: с экспедицией из Москвы выехал к вам.
— Кречетов? Такого в экспедиции нет.
Кречетов сразу как-то обмяк. Он откинулся на спинку кресла, стараясь привести в порядок свои мысли. Но в голове все путалось. С трудом он поднялся на ноги. Дрожащей рукой налил в стакан воды и выпил. Легче не стало. Сосущая тупая боль в груди. О чем он, Соколов, говорит? Ах, не все ли равно теперь?
— Корней Захарович, да вы слышите меня? Вашего сына Данилом зовут?
— Звали Данилом, — вяло ответил Кречетов. Соколов держал в руках лист бумаги.
— К нам прибыл Данила Корнеевич Романов. Вот командировочное удостоверение. Но почему Романов?
Кречетов облегченно вздохнул:
— Этой есть мой сын.
— Погодите. Данила Корнеевич сегодня утром улетел в колхоз. Если бы я знал... — Соколов замолчал, но потом оживился: — Как же я сразу не догадался? Он ведь похож на вас, Корней Захарович! Честное слово, похож!
Кречетов слегка улыбнулся.
— Ничего, завтра встретитесь, — утешил его Соколов. — О нем вам может рассказать исполняющий обязанности начальника экспедиции. Если не терпится, сходите, побеседуйте с ним.
На улице была ночь. Кречетов остановился на крыльце и поглядел вверх. Луна еще не взошла, но небо было усыпано звездами. Их смутный свет искажал перспективу. Дома казались дальше, горы ближе, чем на самом деле. Кречетов попытался представить, каков сейчас его сын, — и не мог; по-прежнему в воображении рисовался мальчишка.
Собаки, увидев хозяина, зашевелились. Сняв с нарты мешок, Кречетов накормил их и перегнал упряжку к дому приезжих. В Лимрах он всегда останавливался у Марины. Можно было и сегодня ехать к ней, но он решил переспать на постели, на которой спал сын, положить свою седую голову на подушку, к которой прикасалась голова сына.
Кречетов осторожно постучал в дверь. Ему открыл мужчина с черной выхоленной бородой.
— Рассказать о сыне? — переспросил он. — О чьем сыне?
— О моем сыне. О Даниле Корнеевиче Романове. Колбин (это был он) молча разглядывал Кречетова,
но не спешил пригласить его в комнату. Он не ожидал этой встречи и растерялся. Кречетов, поглощенный своими мыслями, не замечал этой растерянности.
— Значит, о сыне? — еще раз переспросил Колбин. — Что ж, прошу раздеваться.
В комнате он еще раз пристально посмотрел на нежданного гостя испытующим взглядом. Нет, кажется, не узнает.
— Я очень мало знаю вашего сына, — неторопливо начал он. — Мы познакомились за несколько дней до выезда из Москвы. Данила Корнеевич произвел хорошее впечатление. Кажется, прекрасно разбирается в своем деле...
Кречетов жадно ловил слова Колбина, и ему казалось, что он когда-то уже слышал этот бархатный голос. Он слегка повернул голову и посмотрел на рассказчика.
— Вот все, что могу сообщить о вашем сыне, — сказал Колбин и стал набивать трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70