Однако шум в триста первой стоял такой, что, казалось, заглушал все. Наконец, комендант общежития тетя Клара, женщина в общем-то спокойная, уравновешенная, не выдержала и отправилась взглянуть, что здесь происходит. Но при ее появлении все — и Едиге, открывший дверь, и танцоры за ним следом — закричали "ура", да так дружно, словно только и ждали, когда к их веселью присоединится комендант. Танцы продолжались. Едиге усадил тетю Клару за стол, на почетное место, высказал ей все свои самые сердечные новогодние пожелания и уговорил выпить стопочку за дружбу и мир во всем мире. Но за дальнейшие тосты она пить не стала, и Едиге не обиделся, памятуя, что тетя Клара находится при исполнении служебных обязанностей. Вскоре она ушла, причем уже на пороге лицо ее приняло выражение строгое, почти суровое. Она попросила вести себя потише, не допускать драк, скандалов и безобразий. И никто не дрался, не скандалил, но безобразия продолжались. Радиола по-прежнему громыхала и надрывалась, лампочка раскачивалась, пол дрожал,.. Но за десять минут до двенадцати все вернулись на свои места, чтобы встретить Новый год как положено.
Бутылки с шампанским пододвинули поближе, чтобы они были под рукой, приготовили стаканы и стопки, с успехом заменявшие здесь звенящие хрусталем фужеры... Кенжек предоставил слово другу Гульшат, другу друга Зады, побратиму его, Кенжека, а также Халела, аспиранту-филологу Едите Жанибекову, предназначенному для великих свершений в будущем, а пока лишь подающему некоторые надежды — благодаря образцовому поведению и успешной учебе. Он предложил Едиге не делать свою речь куцей, как заячий хвост, но и не болтать попусту, как это иногда случается с филологами, и за пять или десять секунд до двенадцати закончить.
Едиге встал, держа в правой руке пустой стакан.
— Я, небом рожденный великий повелитель тюрок Бильге-каган1... то есть Едиге-каган... С помощью моего брата, могущественного Куль-Тегина... то есть тамады Кенжека... воссевший на это высокое место, то есть — удостоенный .чести произнести новогодний тост, — буду говорить. Восседающий справа от меня славный Кенжек-бек и восседающий напротив меня мудрый Халел-бек, а Люке прекрасная Зада-бегим, а также несравненная Гульшат-бегим, а также все остальные — и убеленные сединами старцы, и юная поросль, и весь народ мой, слушайте меня внимательно, умом и сердцем внемлите моим словам...
— Я вижу, это надолго, теперь его до утра не остановишь, — сказал Халел. Он откинулся на спинку стула, выбирая позу поудобней.
— Не мешай, — сказала Зада. — Говори, мы тебя слушаем, Едиге...
— В преддверии Нового... — Едиге взглянул на часы, оставалось шесть минут, — в преддверии Нового года я желаю всем собравшимся здесь, то есть себе и своим друзьям, желаю от всей души:
чтобы нам никогда больше не собираться вместе...
— Что за дичь! — вырвалось у Кенжека, он в недоумении оглядел сидящих за столом.
— Не будем перебивать оратора, иначе он лишится вдохновенья и вообще оставит нас без тоста, — сказал Халел.
— ...никогда не собираться вместе,
если мы ответим неблагодарностью людям, любящим нас и желающим нам добра;
если не сбережем в чистоте свои мысли и чувства;
если обидим своих любимых;
если бестолково и бездарно растратим краткое время жизни, отпущенной нам;
1 Здесь и далее Едиге перефразирует одну из Орхонских надписей, известных в истории под названием "Памятник в честь Куль-Тегина".
если хотя бы слабая тень падет на чувства, которые нас всех соединяют;
если не выдержим борьбы и предадим великую цель;
если отступим или свернем с прямого и честного пути.
Пусть никогда не исполнятся наши заветные мечты,
если зазнаемся, будем считать себя выше всех людей;
если утратим гордость души и силу, способную дерзать;
если хотя бы на день откажемся от поиска и познания истины;
если пожелаем творить без мук и труда;
если возжаждем легкой славы и ложного почета;
если 'опорочим в чем-либо совесть ученого и литератора.
И еще:
пусть со старым годом покинут нас все неудачи, несчастья, горести и недуги;
пусть останется радость;
пусть останется веселье;
пусть останется вера;
пусть останется любовь — наша любовь друг к другу и любовь к самому дорогому для каждого из нас;
пусть прибавится у нас друзей;
пусть прибавится у нас врагов.
А в самом конце я желаю,
чтобы вы, мои самые близкие друзья, продолжали совершенствовать свои знания, чтобы, отправляясь в неизведанные для науки края, добились новых открытий и многое сделали на благо своего народа и всей страны. Надеюсь, и вы пожелаете мне того же...
— Ур-ра! — закричал Хал ел.
— Шампанское! Шампанское! — засуетился Кенжек. Девушки вздохнули с явным облегчением, будто
сами произнесли эту длинную речь, и захлопали.
Дуплетом выстрелили в потолок две бутылки шампанского.
Новый год...
Поднимая полные до краев стаканы, в которых весело играло и пенилось золотистое светлое вино, молодые люди чокались, звенели стеклом о стекло и чувствовали себя при этом так, словно и тело, и мысли — все у них обновилось, и они уже не те, что были минуту назад, когда ударили куранты, — перед каждым распахнулась иная жизнь, иная даль...
Потом снова были танцы... И нежное танго... Аргентинское танго... — Уж слишком ты балуешь свою девчонку, — сказал Халел.
— Просто я ее люблю, — сказал Едите.
— Он от нее без ума, — сказал Кенжек.
Было около двух. Они вышли в коридор покурить. Точнее, дымил своей громадной трубкой один Халел] его друзей эта пагуба миновала.
— Ты не понял, что я имел в виду, — продолжал Халел, пыхнув облаком густого сизого дыма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71