Видно, тепло костра согревало ее, от высыхающих волос понемногу начал подниматься легкий пар. Мамырбай наклонился, послушал, как бьется ее сердце, — услышал как бы перестук копыт скакового коня, выигравшего соревнование. Но все же заметно было, что щеки Керез чуть зарумянились, жизнь возвращалась к ней. Мамырбай поправил у нее под головой скатанную рубашку — ив этот момент сознание вернулось к девушке, она открыла глаза. Сразу узнала Мамырбая, а тот приподнял ее голову. Она села, тихонько отвела за спину косы, которые, спутавшись, лежали у нее на груди. Попыталась встать — но слабость еще не оставила ее. Еле шевеля посиневшими губами, сказала:
— Опозорилась я перед тобой, а... Не обвиняй меня, Мамыш. Вдруг, ни с того ни с сего... Мне показалось, гора покачнулась, у меня голова закружилась и потемнело в глазах, я чуть не умерла. Ты мне дал воды, да?
— Набрал в ладони и принес. Ты попила, стала свободнее дышать.
— Если бы не ты, я бы умерла...
— Зачем так говоришь.
— Это твоя тень на стене, да, Мамырбай? Какая большая! Я сразу не могла понять, где я. Еле вспомнила, что мы в пещере. Ого, гляди-ка, а дождь-то еще сильней припустил! — Тут она посмотрела на костер и улыбнулась успокоенно.
Мамырбай обрадовался — ну наконец-то опять все хорошо! Подал девушке руку:
— Вставай, погрейся у огня. Надо же, я, оказывается, накрыл тебя всем, что ни попало под руки. У меня чуть сердце не разорвалось, когда тебе стало плохо. Не пугайся, это мои брюки, — объяснил Мамырбай, увидев, что девушка удивленно откинула какую-то вещь, укрывавшую ей ноги. — Не для красоты, ради тепла. Хоть и брюки... ха-ха-ха! Будет, что рассказать потом — правда? — как когда-то употребили брюки вместо одеяла... смешно, да? Ведь это и есть жизнь. Пещера, блеск огня, проливной дождь, темная ночь... Две тени на стене, огромные, как чудовища... И это мы — Мамырбай и Керез, ха-ха-ха! Кто видел такое, а кто и не видел! Расскажи это ребятам из большого города, им покажется сказкой! — Говоря все это, Мамырбай помог Керез подняться, приблизиться к огню. — Интересно, когда видишь самую разную, неожиданную жизнь. В Москве метро, большие-большие многоэтажные дома, а здесь — свое. Я не был в Москве, но, судя по кино и по рассказам, там красивей, чем в раю. И все же я скучал бы по Кыз-Булаку, если бы мне пришлось учиться в Москве и провести там пять лет жизни. А ты, Керез?
— Хороший человек всюду отыщет красоту, плохому же и красивые места кажутся плохими. Человек сам украшает землю. Возьмем, к примеру, поселок нашего колхоза «Советский». Каким он был десять лет назад? — начала говорить Керез, удобно примостившись у огня.— Жили тесно, собрания, помнишь, проводили в коридоре школы. А теперь — Дворец культуры, красивые, удобные дома. Мы любим Москву. Но любим и свой поселок. Ведь родная земля — самое дорогое.
— Вот ответь, Керез, как мы, животноводы, должны жить дальше? Возьмем наш колхоз. Шестьдесят тысяч овец. Сколько человек нужно, чтобы смотреть за ними? Если в среднем считать по пятьсот голов в каждой отаре... да некоторые пасут по две отары. Тогда приблизительно будет сто отар. Если для каждой отары потребуется два человека, то для ста отар сколько? Двести человек, да? Но это ведь мало — только по два человека. Если по три человека считать будем, получается триста человек. Да еще прибавь, какая помощь нужна во время окота, — сама знаешь, сколько человек нужно на одну отару. А ведь с каждым годом окоты увеличиваются. И вот если все вместе посчитать — сколько же не хватает людей, в одном нашем аиле сколько не хватает! Хорошо — сейчас стали думать об этом. Много молодых ребят едут работать в аилы — вроде нас, хотят стать животноводами. Но ведь людям нужно создать условия...
— Условия мы должны сами создать, Мамырбай. До каких пор будем умолять, выпрашивать!
— Да — и баню мы тоже сами будем строить? А кто же тогда будет смотреть за скотом? Не лучше ли создать специальную бригаду, которая строила бы дома? В нижнем поселке есть — в горах нет. Почему животноводы должны обходиться без бани? Ты скажешь, что живут те, устраиваются как-то. Это правда. Но все же по-настоящему было бы хорошо, если бы люди были обеспечены обслуживанием везде, даже в самых отдаленных уголках. Было бы желание, сделать можно. Построили бы, скажем, баню где-нибудь посреди вот этого ущелья — чабанам близко, в поселок спускаться не надо. И не только баня нужна — а как быть с детьми, особенно с маленькими? Почему не построят детские ясли — я видел, в некоторых колхозах есть. Возьмем, к примеру, детей моего умершего брата. Как матери одной справиться с ними? Того успокоишь, другой заплачет, и так с утра до вечера она нянчится с детьми, а за скотом и смотреть некогда...
— Бухгалтер колхозный говорит, мол, построим им баню, а они не захотят с пастбища спускаться к ней, далеко, скажут.
— Пустые слова. Ведь даже в нижний поселок спускаются; если ближе построить к пастбищу — разве плохо? Твой отец — вот кто был энергичный человек! Помнишь, как он старался построить баню в тяжелое военное время? Даже тогда успевал подумать обо всем... Когда его убили, баня в поселке была наполовину построена. Я совсем маленький был — а как сейчас помню, на одном собрании он вот что сказал: «Пока не избавимся от грязи, не избавимся от болезней. Без бани не будет чистоты. Болезнь, с одной стороны, и есть болезнь, а с другой — это грязь. Где грязь, там паразиты, а где паразиты, там и болезнь. Борьба с паразитами — это борьба за жизнь. Если фашизм считаем заразным, вредным, то и паразиты то же самое». Мужчины на фронте, он собрал несколько женщин, подростков и сам вместе с ними начал готовить кирпичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101