Я знал, что басмачи были плохие и что они не жалели людей. Вместе с охотниками ушел и мой отец. Мать, боясь за отца, так и не ложилась в ту ночь, я тоже потерял сон. Андрей знал в наших горах все, вплоть до заячьих нор. Он вывел людей к цели как раз в тот момент, когда у дезертиров на огне варилось мясо краденых коров. Ты этого помнить не можешь... их привели в полдень. Трое их было. Оказалось, они сбежали из Кара-Балта. У всех были ружья, лошади, мало того, они захватили с собой даже одеяла— для тепла Охотники привели их со связанными за спиной руками. Предводителем был Салкандай, двое других совсем молодые парни. Салкандай подбил их дезертировать, — мол, «война не скоро кончится, весь народ погибнет, а мы сохраним свои души», — и те двое послушались. Салкандая расстреляли. Отец его был выслан как кулак на Украину, там и умер. А Азиза воспитал родственник, он теперь и фамилию другую носит. В то время, когда привели дезертиров, мы с тобой играли на холме Жиналыш-Добо. Когда народ с криками бросился смотреть на них, ты испугалась и бросилась бежать... добежала до своего дома и только тогда обернулась. В том году твоя мама сшила тебе теплый чапан из красного ситца. А на мне была шуба, порванная на спине. И твой чапан казался мне ужасно красивым. Мне тоже хотелось такой же... время тяжелое было, военное, какие тогда вещи — ничего не было, не видели ничего... да и ребенок был еще. Сколько я надоедал матери, чтобы она сшила мне такой же чапан, как у тебя. Мать уговаривала меня: «Ты разве девчонка, чтобы носить красное?» Потом твой отец вернулся с войны, без руки вернулся. Я помню его — очень хороший человек был и умел разговаривать с народом. Знаешь, Керез, почему тот холм назвали Жиналыш-Добо (Холм собрания)?
— Не знаю. Все так говорят.
— А-а, тут тоже своя история. Кажется, это было летом сорок четвертого года. Да, в сорок четвертом. Случился джут, и почти весь скот погиб. Три года войны, постоянная нужда, а тут еще джут, легко ли это... Помню, каким худым был тогда скот. Травы нет, корма нет. Коровы от голода мычат, ребра выпирают. Отец твой только что вернулся с фронта — и месяц, как был председателем. С утра до вечера мотался по хозяйству. Чего только не приходилось ему выдумывать, чтобы спасти скот. Он даже уговорил школьников, чтобы они в горах сжали серпами траву. Мы пошли, собрали траву с того склона, где сошел снег. Когда работаешь вместе со всеми — хорошо, мы старались и в один день набрали большой стог травы. Эту траву посыпали солью и давали скоту — говорили, будто так лучше усваивается. А потом, когда пошла трава и скот немного отъелся, случилась большая беда. Помнишь, ты тогда испугалась коровы, у которой распухло брюхо от травы, — она мучилась, вытаращила глаза. Я еще долго пугал тебя — таращил глаза, как та корова, помнишь?
— Да, а потом однажды каждый дом наполнился мясом. Это ведь тогда, когда у коров, у одной за другой, распухало брюхо и они дохли?
— Тогда. После дождя выгнали на склон тридцать коров, и у всех от тамошней травы раздуло брюхо. Так глыбами и лежали — подохло четырнадцать коров... из них семь были племенные. Видно, присоединились к стаду во время пастьбы. Если бы твой отец не вступился, хозяева коров разорвали бы пастуха на части... В бригаде, которая работала за рекой, не было порядка. Люди не выходили на работу, большей частью отлеживались дома. Некоторые, как сурки, подбирались к амбару, воровали зерно. А когда подохли коровы, люди, видно, отчаялись — на другой день никто не вышел на работу. Хотя — кому выходить-то было: старики, старухи, женщины да дети... один-два инвалида, вернувшиеся после ранений с фронта. Молодых парней — ни одного.
И вот, помню, с рассветом весь аил поднялся, с шумом двинулся в сторону холма Жиналыш-Добо. Я, конечно, пошел со всеми. На холме привязан был и блеял испуганно здоровенный бурый баран. Рядом — мешок с мукой. Отец твой, заложив руки за спину, ходит возле мешка и барана, сзывает народ. Собрались все, кто мог ходить. Зарезали барана, мясо сразу положили вариться. Еще — два полных казана лапши. Каждый из дома прихватил свою посуду. И все, весь аил наелся в тот день. Твой отец говорил, чтобы делили справедливо, невзирая на возраст. Он говорил, что война сравнивает все возрасты, что нужно мясо делить поровну, и таким образом все присутствующие насытились. Да, вот что значит во время войны хоть один раз поесть досыта...
После того как все наелись, твой отец начал говорить. Как сейчас помню — говорил он о войне. Сначала люди плакали, потом отец сказал что-то такое, что они стали смеяться, и в конце концов душа и тело каждого наполнились энергией. Видно, отец твой был искусным оратором... Да, оказывается, тогда не хватало людей, и поэтому не могли провести дезинфекцию стада. Когда твой отец шагнул со словами: «Кто со мной — дезинфицировать овец?» — один старик, не помню уже кто, поднялся с места, отряхнул чапан и сказал: «Эй, сынок, пока мы еще живы, ты можешь не работать руками. Лучше будет, если станешь направлять нас». Вслед за ним зашумели и вскочили остальные. В один день закончили дезинфекцию. И после этого ни одна душа уже не звала на работу людей из этого аила — выходили сами. А того старика пригласили и сказали ему, что назначают бригадиром. Да, такой вот был твой отец, так знал людей, так знал дело... С помощью одного барана и одного пуда муки он завоевал авторитет у целой бригады, смог повести за собой целый аил.
— Да, и я помню, как на холме собралось много народу, отец в шинели, сложив вдвое камчу, размахивал ею и говорил о чем-то. Кто-то из старших дал мне сваренное баранье ухо, и я его уплела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101