«Пропади я пропадом! Не знала, что сын мой встречается с девушкой, которая настоящее золото, хотела привязать его к Маржангуль, несчастная!». После этого Калыйпа перестала жалеть о Маржангуль Вместо этого она возобновила дружбу с Буюркан. Она говорила соседке: «Мы стали пасти скот далеко друг от друга, потому и отношения между нами стали далекими. Нынче же мы нарочно решили зимовать рядом с тобой. Что ни говори, а старые друзья всегда остаются близкими. Мы с тобой старые друзья, давай дружить по-прежнему. Хоть мы и потеряли было связь, да дети наши дружны. А куда мы денемся от них?»
Теперь, если Калыйпа готовила что-нибудь повкуснее, то обязательно приглашала и угощала Буюркан. Иной раз она просила, чтобы та привела с собою Керез. Но сколько Калыйпа ни звала, Керез ни разу не пришла в ее дом. Калыйпа в душе расценивала это как проявление уважения, как стыдливость —- и уже смотрела на нее как на свою будущую невестку. Не только не обижалась, что Керез не приходила, но даже хвалила ее поведение Мамырбаю, видя в том благовоспитанность. Уже даже в разговоре с Буюркан, улучив момент, она намекнула, что если суждено, то она, бог даст, приведет в свой дом Керез в качестве невестки. Буюркан в ответ только улыбнулась.
То, что мать Керез стала часто навещать их дом, было по душе Мамырбаю. И вот теперь надо же было случиться такому! Точно черная кошка перебежала дорогу... Проклятый Бедел! Опять стал причиной раздора. Керез, похоже, обиделась, и Мамырбай шел домой один и в полной растерянности, не зная, как теперь вернуть ее расположение. Казалось, что и близость, и тепло, и нежность — все разом куда-то исчезло, словно и не было ничего, никакого огня... «Как же теперь быть с мамой — она ведь каждый день находит предлог зайти к Буюркан? Если вдруг надумает сегодня, как обычно, пойти к ним, а ее встретят холодно, что я отвечу ей, когда спросит меня с недоумением, в чем дело? Как осмелюсь сказать матери, что поссорился с Керез?» — размышлял Мамырбай. Домой он пришел расстроенный. Как он и думал, Калыйпа собиралась пойти к соседям, отнести несколько свежеиспеченных булок — угостить.
— Может, не пойдешь, мама? Зачем беспокоить людей? Керез только что вернулась, устала, — попробовал отговорить Калыйпу Мамырбай, да разве ее переубедишь! Наоборот, еще больше разохотилась:
— Вот и хорошо, что вернулась. Как это — не пойти, что значит — беспокоить? Буюркан, наверное, в хлопотах, не успела испечь хлеб. Пусть Керез отведает свежего, теплого — в дороге, верно, проголодалась, замерзла. Разве полезет мне в глотку этот хлеб, если прежде не угощу мою Керез! Посиди, милый, я сейчас же вернусь. Других дел у меня там нет, только угощу их свежими булками. Раз уж собралась, нельзя не пойти. С одной стороны, хорошо, что увижусь с Керез, с другой... Чем больше встречаешься, тем ближе становишься, дорогой. И птица спускается с неба за кормом. И даже эти два хлеба, если поданы ко времени, — добавила Калыйпа многозначительно — словно способна была таким нехитрым способом заполучить себе невестку. Слова ее не понравились Мамырбаю.
— Разве за хлеб покупают девушек,— тихо сказал он. Калыйпа все же поднялась и пошла. «Рассуждает точно ребенок. Разве легко заполучить в дом невестку»,— думала она. По дороге опять вспомнила слова сына, и теперь ее взяло сомнение. Показалось, что сын все же сказал правильно. «Разве сейчас кто-нибудь ходит голодным? Что это я, действительно, набиваюсь к ним с угощениями — Буюркан не беднее меня. Да и не в том ведь дело. Если молодые не увлекутся друг другом, не полюбят, то, сколько ни угощай, ни цепляйся, все равно останешься ни при чем. Кстати, что вышло из доброго отношения и внимания к Маржангуль? Сколько я сил потратила — и чем обернулось? Нельзя забывать... — думала Калыйпа. Теперь уже она с неохотой шла в дом Буюркан. Ноги несли ее вперед, а душа тянула назад.
В то время, когда Калыйпа шла в раздумье, даже не разбирая дороги, прямо по снежной целине, к дому Буюркан, там разгорелся скандал.
Бедел, после того как получил взбучку от Мамырбая, глядел сумрачно, как будто пришел с похорон близкого человека.
Вернулась Буюркан, загнала отару во двор, вошла в дом и, как только зажгла лампу и увидела хмурое лицо Бедела, почувствовала недоброе.
— Бедел, ты чем-то расстроен?.. Что случилось с тобой? Я искала тебя, куда ты подевался? Разве говорила тебе, чтобы ходил встречать Керез? Измучилась, пока одна загоняла овец во двор, — с обидой пожаловалась Буюркан.
Бедел, который безошибочно понимал Буюркан по движению губ, на этот раз хмуро отвернулся. Потом вдруг подхватил седло, которое лежало у порога, и с силой ударил об пол — оно разлетелось на части. Сбросил с себя куртку, разорвал рубаху и начал бить себя по груди. И Буюркан, и Керез поняли его бормотание: уже много лет он честно работает в этом доме, никогда не делал ничего плохого, чувствовал себя членом семьи, любил Буюркан, как родную мать... ведь и у них больше нет никого. Он показал кончик мизинца, как бы спрашивая: «Сделал ли я вам хоть настолько плохого?»
Буюркан не могла уразуметь, к чему все это, отчего Бедел вышел из себя. Керез не поднимала головы, смотрела в пол. Не смела объяснить матери, почему он так беснуется.
Буюркан знала, что если Бедел рассердится по-настоящему, то не помнит себя, поэтому она внимательно следила за каждым его движением и, что бы он ни говорил, слушала, не отвечала. Бедел же кидался из стороны в сторону и, брызгая слюной, пытался выкрикивать злые слова.
Вдруг он опустился на колени, обнял ноги Буюркан и заплакал. Вначале Буюркан решила, что он стыдится своей грубой выходки и умоляет простить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101