— Сомневаюсь, комиссар, что смогу вам что-то посоветовать, но моя помощь вам обеспечена. Я не успокоюсь, пока убийца не будет наказан.
— Я очень вам благодарен. Поэтому к делу. Ваше имя Джеймс Монгарнье. Родились в 1936 году в Турсуани в департаменте Норд.
— Правильно. Там же, где и остальные мои родственники.
— Вы женаты, детей у вас нет. Живете в Париже и имеете резиденцию в Пас-сюр-Эр.
— И это правильно. Точнее в Кошерели, по дороге из Пасси в Лувьер. Мы ездим туда очень часто, тем более, что у меня там лучше условия для работы. В этом году, как обычно, мы поехали туда провести Рождество и встретить Новый год. А так как я хотел закончить книгу, то решил остаться там до конца недели. Мы должны были возвратиться в пятницу, послезавтра, тогда же я хотел побывать У дяди.
— Говорят, что вы были к нему очень привязаны?
— У меня больше не было никого из родных. Мы отлично понимали друг друга. Наконец я его единственный наследник. Я тот, кому преступление принесло пользу,— добавил он с горькой усмешкой.— Но, уверяю вас, совсем не чувствую себя счастливым по
этому поводу.
Видно было, что Монгарнье глубоко и искренне взволнован. Из-за худого лица он выглядел старше своих тридцати четырех лет. Перно осторожно продвигался вперед.
— Понимаю... Но вашему дяде было уже семьдесят восемь лет. Следовало ожидать, что вы его потеряете в довольно близком будущем. Кроме того, он недавно перенес инфаркт...
— Согласен,— ответил Монгарнье довольно порывисто,— но таким образом! Ну а бедняжка Констанция, которая так о нем заботилась? Мы с женой решили взять ее к себе, если бы она осталась
одна...
— Понимаю вашу боль, господин Монгарнье. Вы ведь приехали один из... из Кошерели?
— Да. Моя жена, которую я осторожно подготовил к этой страшной вести, не вынесла бы такого ужаса. Я вернусь за ней завтра или послезавтра.
— Вы по специальности критик-искусствовед?
— Да, я сотрудничаю со многими литературными газетами. Но скажу вам, человек этим не проживет. К счастью, у меня есть небольшой дом, а жена родом из богатой шведской семьи. Поэтому я могу посвятить себя этой профессии... как любитель. Именно это и сблизило меня с дядей.
— Кажется, вы были как бы его советником?
— Да. В области филателии он не имел себе равных, но в живописи у него отсутствовал нюх. Он не умел делать ставки на будущее, если вы понимаете, что я хочу этим сказать. Благодаря мне в течение пяти лет он сделал несколько великолепных операций.
— Господин Монгарнье, Жинетт Гобер — уборщица вашего дяди — обошла вместе с нами весь дом и уверяет, что ничего не пропало из коллекции произведений искусства. Я хотел бы, чтобы вы сами в этом убедились.
— Это очень легко. Сейчас я вам покажу этот маленький музей. Осмотр начался с холла, и тут Перно услышал свою первую настоящую лекцию о живописи.
— Видите ли, господин комиссар, коллекция картин — это не то, что библиотека. Вы не можете иметь все. У дяди был хороший вкус, но это был вкус к классике. Понятно, даже огромного капитала не хватит на настоящие ценные полотна старых мастеров. Вы можете достать только великолепные копии либо полотна мастеров XVII—XVIII столетий, считавшиеся тогда мазней и заслужившие признание спустя двести или триста лет. Современная живопись гораздо доступнее. Именно в этом направлении я старался воспитать вкус моего дяди. Прошу вас, вот два абстрактных полотна, одно Николаса де Сталь, второе Жана-Мишеля Атлана. Может быть, картины вам не о многом расскажут, поскольку — это ваша первая встреча с этими художниками, но в этих формах, в пятнах есть какой-то поиск... Оба уже умерли и их полотна приобретают солидную стоимость. Тот, кто хочет иметь коллекцию картин, должен считаться с будущим.
Так, разговаривая, они медленно поднимались по лестнице. Монгарнье показывал по дороге картины, объяснял их ценность, называл художников.
— Думать о будущем... Думать о будущем... Когда человеку семьдесят восемь лет, то скорее он думает о своих наследниках,— заметил Перно.
— Это неумолимая логика представителя полиции,— довольно сухо возразил Монгарнье.— Позвольте я обращу ваше внимание только на две вещи. С одной стороны, дядя начал собирать свою коллекцию двадцать лет назад, прежде чем я начал думать об учении в академии изящных искусств. Собственно, именно его коллекция толкнула меня на эту дорогу. В то время, согласитесь, я мог ею пользоваться. С другой стороны, я являюсь его единственным наслед-
ником и знаю содержание завещания. Восемьдесят картин, имеющие наибольшую ценность, составляют часть посмертного дара дяди музею в Турсуаньи при условии, что этот музей назовет его именем зал, в котором будут выставлены эти полотна. Ясно ли я выражаюсь?
— Я не хотел вас обидеть,— буркнул полицейский.
Они стояли на пороге комнаты старика Монгарнье. Хотя тело уже увезли, но линия, нарисованная мелом на крышке бюро, показывала положение рук убитого. Джеймс Монгарнье одним взглядом охватил беспорядок на бюро, коричневые пятна на бумагах. Он инстинктивно напрягся.
— Его здесь нашли, правда?
— Именно здесь. В таком виде мы застали кабинет.
Они прошли в следующую комнату, при этом критик далеко обошел бюро. На пороге в комнаты Констанции Крадель Монгарнье на минуту задержался и шепнул:
— Бедняжка!..
— Ну вот, господин Монгарнье,— повернулся к нему Перно,— вы видели все, что можно увидеть. Теперь я хотел бы знать, что вы об этом думаете?
— О чем? О преступлении? Я думаю, что это страшно, ужасающе.
— Да, я отлично понимаю вас. Но вы отдаете себе отчет, что, желая схватить убийцу, мы должны прежде всего выдвинуть гипотезу о мотивах преступления?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42