Пробить колесо было легко.
— А зачем он это сделал? — спросила Полина.
— Ему было нужно как можно дольше задержать Ибрагима, чтобы кто-нибудь заметил его присутствие на улице дес Розес. И ему повезло: вы сами показались у госпожи Миньон.
— Это было для него рискованно,— заметил марокканец.— Допустим я не пошел бы в бистро...
— И так было легко обратить на вас внимание. Например, с помощью анонимки, раскрывающей вашу связь с Полиной. Но, повторяю, ему, как нельзя более. кстати был ваш визит в «Брюнетку». А дальше — расовые предрассудки, враждебное отношение
к иностранцам.
— Ясно,— сказал Слиман.— «Козел отпущения».
— Увы, это так, мой бедный друг! Именно на это и рассчитывал Джеймс Монгарнье. Примерно в то же время Ингеборг играла роль великодушной хозяйки: «Хозяин еще не закончил, Мария-Луиза. Я сама подам ужин». «Спокойной ночи, моя дорогая Мария-Луиза».
— Когда вы угадали правду? — спросил Жилль.
— После того, как по приезде из Кошереля ознакомился с запиской, оставленной мне в конторе Симони. Я посмотрел еще раз заметки, которые делал, готовясь к защите Ибрагима, и мои сомнения превратились в уверенность. Я нашел то, что искал. Джеймс описал преступление так, как его должен был совершить Ибрагим, и сказал: «Убийца просто убежал, захлопывая за собой двери». Таким образом, он рассказал о том, что сделал сам, потому как не знал, что Жинетт Гобер нашла двери, запертыми на ключ.
Жилль Баландри тихо присвистнул.
— Ну, дорогой Риго, я склоняю голову! Без сомнения вы — великолепный адвокат, но прежде всего вы — великий детектив.
— А я уверен, что своей жизнью обязан вам,— добавил Слиман.— И все-таки вы не объяснили, что увидели, когда «перед вами разорвалась завеса»?
Риго очередной раз прикурил сигарету.
— Я думал, задаст ли кто-нибудь из вас этот вопрос? Как разорвалась завеса? Это была деталь, о которой Джеймс не подумал. Когда я вспоминал свой визит в Кошерель... Берег реки, небольшая куча камней на пристани возле лодки... Я понял, что лодка вместо того, чтобы стоять перед домом, находилась на другом берегу. И это в январе, когда не манит заниматься греблей. Если же она находилась на левом берегу, то это значило, что Ингеборг ездила пятого января в Лувьер за своим «Остином». Это подорвало алиби Джеймса. Наконец, я прослушал магнитофонную ленту. Я был почти уверен, что Джеймс ее уже уничтожил. Но мне повезло — она осталась цела, на ней до и после музыки, вещь довольно странная для диктофона, остался стук пишущей машинки. Самым трудным было убедить судью Робино, но удалось и это.
Кельнер нес в блестящем серебряном ведерке бутылку шампанского, обязательную для завершения такого вечера.
— Ну что, Ибрагим,— обратился к марокканцу Риго,— вы возвращаетесь к Бресанду?
— Еще бы, господин адвокат! Но только на несколько недель. Мне не хватало на мастерскую и бензоколонку в Сук эль Арба только двух миллионов старых франков. Господин Баландри обещал занять мне эту сумму.
— Даю слово,— сказал молодой человек.— Теперь наследник я. Нужно, конечно, подождать завершения формальностей, но пока нотариус открыл мне широкий кредит. Вот я и думаю, что, учитывая вред, который причинили Ибрагиму мои родственники, я обязан прийти к нему на помощь, правда?
— А каковы ваши планы, Жилль? Конец длинным волосам и американкам?
— Дорогой господин Риго,— пожурил адвоката Жилль, поднимая бокал, полный пенящегося шампанского.— Немного больше уважения, черт побери! Вы разговариваете не с хиппи, а с обывателем.












1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42