«Насколько я понимаю, дело не в этом», — ответил Лупашку. Транкэ сообщил нам, что решил посоветоваться с главком, и через два дня показал телеграмму, где черным по белому было написано: «Предложением согласны. Заключайте контракт». Своими глазами видел я этот текст.
На следующий день после подписания мы должны были улетать. В аэропорт приехали без Транкэ — он где-то задержался. Заканчивалась посадка, но он так и не появился. Я принял решение: инженеры возвращаются на родину, а я остаюсь его искать. Администратор гостиницы заявил, что Транкэ выбыл в неизвестном направлении. Федеральная полиция тоже «сведениями не располагала». А ведь оригинал контракта остался у Транкэ. Как же уезжать в подобной обстановке? Я остался еще на несколько дней, пока советник не сообщил мне, что посольство получило оригинал контракта по почте. Ни жив ни мертв прибежал я в посольство. Бумага чуть не выпала из моих рук: закупочная цена была на 15 процентов выше договорной. Советник сказал, что по указанию Транкэ наш банк уже сделал первый перевод валюты по этому контракту, поскольку заказ был срочный. Я сразу же вылетел на родину. Несколько дней пробыл в Бухаресте и подробно доложил в главке о происшедшем. Компетентные органы также получили от меня исчерпывающую информацию. И я вернулся домой.
На заводе были новости. Неприятные новости. Одна за другой следовали ревизии, работали всевозможные комиссии — то из главка, то из горкома, то из министерства финансов. Мелочной проверке было подвергнуто все: от технологических процессов до взаимоотношений сотрудников. Возникла та напряженная атмосфера подозрительности и запугивания, когда уже неясно, что, собственно, ищут, кого выводят на чистую воду. Завод трясло как в лихорадке. А я, не успев разобраться в запущенных из-за командировки делах бухгалтерии, вдруг получил срочное задание выбить у поставщиков давно оплаченные нами материалы. Дни и ночи проводил я в дороге, бегая по всевозможным учреждениям и предприятиям-должникам. А вернувшись, узнал, что одни спешно доставленные материалы заводу вообще не нужны, других и без того полно на наших складах.
Бухгалтерия была вся переворошена проверками, в документах царил невообразимый хаос. Большинство сотрудников находились в подавленном состоянии, а некоторые даже подали заявление с просьбой о переводе в цех. Я попытался их успокоить, поставил вопрос в партийном комитете, членом которого еще являлся. С нескрываемой злостью и ненавистью Василе Нягу отрезал: «Зачем же вмешиваться в ревизию? Нам скрывать нечего. А если у кого рыльце в пушку, пусть пеняет на себя». Только инженер Санда Попэ, ответственная за сектор пропаганды, возразила ему, да сморщился Ликэ Барбэлатэ, редактор стенгазеты. Другие вообще промолчали.
Вот уже две недели, как мне не дают спокойно жить. С утра до вечера я отвечаю на вопросы специальной комиссии муниципального комитета партии. Мне сказали, что расследование является делом сугубо внутрипартийным и разглашению не подлежит. Члены комиссии и понятия не имеют о проблемах заводской жизни. Впрочем, это их не очень-то и интересует. Мне читают бесконечные нотации относительно искренности, обязанности старого коммуниста способствовать разоблачению саботажников и врагов. Члены комиссии сменяют друг друга, и каждый день все начинайся сначала. И хотя в Бухаресте меня уверили, в отношении поездки в ФРГ «все ясно», оказалось, все. Мало того, в ходе расследования у комиссии возникло впечатление, что не Транкэ возглавлял делегацию, а я, что не он, а я подисал кабальный контракт, что не он остался за границей, а вроде бы я не хотел и только благодаря бдительности комиссии удалось столь блистательно обезвредить такого матерого вредителя, как я!Ущерб действительно велик. Только первое валютное перечисление превышает 250 тысяч долларов. И ничего не сделаешь, контракт есть контракт. Значит, необходимо наказать виновных. Кого? Лупашку и Саву здесь ни при чем. Следовательно, виноват я! Почему? Потому что не проявил бдительности, потому что должен был, оказывается, присматривать за Транкэ. В таком-де духе меня насшвляли и при отъезде... Вменили мне в вину и то, я остался в ФРГ после того, как исчез Транкэ. А однажды в комиссии вдруг появился капитан милиции и как бы невзначай осведомился о местонахождении «сбережений» Транкэ, как будто это я выбирал для него банк. Можешь представить мое состояние. И так — изо дня в день. Надо ли говорить, сколь унизительно все это для меня. В иные моменты я готов был взорваться, завыть, швырнуть в них чем попало. Человек, с его прошлым и настоящим, их не интересовал. О будущем и говорить нечего: для них я был опасный преступник, враг, нажившийся за счет народного добра, которому, даже если посчастливится отвертеться от «вышки», все равно нет места среди людей. Собрав все силы, всю волю, я старался не терять контроля над собой, следить за каждым своим словом. Иногда от ненависти к ним у меня темнело в глазах. Бессонными ночами я спрашивал себя: «Да как же их только земля наша носит?»
Справедливости ради оговорюсь: был и среди них порядочный человек — майор Драгош Попеску. Он не стал задавать глупых, явно провокационных вопросов. Слушал внимательно, не перебивая. Я закончил, вот тут-то он и поставил меня в тупик: «Все понимаю, товарищ Пэкурару. Но с вашим прошлым, с вашим жизненным опытом разве нельзя было догадаться, чего, собственно, хотят эти люди от вас? У кого на пути вы стоите?» Что я мог ему ответить? Что партия — это не абстракция, она состоит из живых людей, со всеми присущими им качествами, даже с пороками?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123