— Товарищи, в выводах доклада секретаря по экономике есть пункт о перевыборах партийного комитета. Понятно, что это дело коммунистов «Энергии» — кого они выберут. Но хотелось бы сейчас перед вами сорвать маску, разоблачить одного спесивого самозванца, давно рядящегося в спецовку железнодорожника. Когда-то этот человек был рекомендован вам на должность заместителя секретаря. Когда мы слышим о железнодорожниках, в нашей памяти встают картины их героической революционной борьбы в феврале 1933 года. С понятной каждому гордостью мы считали, что Василе Нягу — из их числа. Но недавно была сделана проверка некоторых фактов его биографии. И я заявляю здесь со всей ответственностью, что Василе Нягу никогда не был подпольщиком. Он вступил в партию в мае 1945 года в Араде. К железной дороге действительно имел отношение: был проводником международного вагона, стелил постели господам капиталистам, зарабатывая чаевые... За то, что он долгое время вводил в заблуждение государственные органы, он будет отвечать в установленном порядке. Вопрос о Василе Нягу предстоит также решать коммунистам завода.
Загремел опрокинутый стул, кто-то закричал:
— Смотрите, он в обморок падает! Потом прозвучала пара пощечин.
— Да ну его к черту, этого шарлатана! Притворяется...— Ликэ Барбэлатэ так и не понял, за что его выводят из зала, оглядывался по сторонам и возражал с подкупающей наивностью: — А чего я ему сделал? Просто хотел в чувство привести...
И хорошо, что в этот момент Ликэ на было в зале. Потому что на трибуну поднималась Ралука Думитреску. Вся в черном, с темными кругами под глазами, Ралука судорожно схватилась за края трибуны, враждебно глянула в зал и вдруг вся залилась краской. Косма разглядывал ее равнодушно, смутно припоминая, что это вроде бы секретарь заводской комсомольской организации. Косма даже не вслушивался в начало ее речи, пока до его ушей не дошло:
— Я не берусь говорить от имени всех комсомольцев, которых на заводе больше тысячи. Во-первых, я с ними не советовалась. Во-вторых, не знаю, насколько объективными они могут быть. Одни боготворят генерального директора за то, что он построил жилье, выдает путевки в дома отдыха, посылает учиться; другие ненавидят его за то, что он не прощает нарушений дисциплины, прогулов, пьянок. Так что я лучше буду говорить от собственного имени. Я никогда не работала рядом с товарищем Павлом Космой. Сколько раз он высмеивал меня: «Молодежь, молоко-то с губ вытри...» Но я никогда на него не обижалась. И знаете почему? Потому что он дни и ночи проводит на заводе. Потому что он не прощает хулиганство, бездельничанье, пристрастие к спиртному. Потому что замечает самых способных и серьезных, поддерживает их, выводит в люди. Разумеется, не один, при поддержке парткома, комсомола и профсоюза. У меня вызвало чувство омерзения то, что говорил здесь Василе Нягу. Это ничтожный человек. Для меня образ нашего генерального директора — это образ настоящего человека, пример для подражания. Очень легко растоптать достоинство, личность, честь человека, но я уверена, что товарищ Павел Косма не из породы бесхребетных. Он вынесет все ваши нападки с высоко поднятой головой.
Ралука хотела еще что-то добавить, но раздумала и пошла на место. Села, не поднимая глаз. Она не видела ни деда Панделе, закрывшего от стыда лицо, ни побелевшего как мел брата Василе, который сидел в глубине зала. Косма же был больше чем раздосадован. «И чего понадобилось этой девице? С какой стати бросилась на мою защиту, словно дикая кошка? И ведь она права, я никогда всерьез ее не воспринимал, не сказал ей ни одного доброго слова... В чем же дело? А может, не такая уж я паршивая овца, есть во мне что-то?.. А хороша — сил нет, особенно в ярости. Эх, молодость!..»
За окнами опускался вечер. В зале зажгли свет. Говорил Оанча. Объяснял, чего ждут от «Энергии» главк и министерство. Реконструкцию завода назвал проблемой номер один. Лукаво улыбнувшись, закончил:
— Знаю, о чем вы сейчас думаете: легко, мол, давать указания и распоряжения из Бухареста. Обещаю поддерживать все ценные инициативы. Не сомневаюсь, что вы найдете самые верные решения. Понадобится — будем советоваться в Бухаресте. Так, товарищ Даскэлу?
Петре, не вымолвивший до этого ни слова, кивнул в знак полного согласия. Первый секретарь спросил, не хочет ли и он выступить. Даскэлу отказался:
— Я уехал отсюда несколько лет назад. Приехал лишь сегодня. Ну что я могу добавить к уже сказанному?
Спокойным, подчеркнуто нейтральным тоном первый секретарь спросил:
— Возможно, хочет что-нибудь сказать товарищ Павел Косма?
Павел поднялся, жестом отказался от предложения выйти на трибуну и заговорил. Слова падали, как тяжелые камни.
— Не собирался я выступать. Все вы и так хорошо знаете мое мнение. Да и я не из тех, кто посыпает голову пеплом. С Овидиу Настой я конфликтовал всегда. Слишком разные были у нас мнения о перспективах, организационных формах и отношениях с людьми. Но должен признать, что наши достижения последних лет — результат ожесточенных дискуссий, когда правильное решение выковывалось в огне яростных столкновений. И вот сейчас, когда мы размежевались полностью, главный инженер не стал делать из меня козла отпущения, а, казалось бы, чего проще. Тронуло меня и выступление Ралуки Думитреску. Я подумал: если есть молодежь, которая видит во мне какие-то ценные качества, значит, рано выбрасывать меня на помойку. Что же касается существа обсуждаемой проблемы, то хотел бы сказать только одно: я старался честно служить заводу, отрасли, стране. Мне было тяжело, но я никому не жаловался, что принимать решение — это одно, а проводить его в жизнь — совсем другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123