.. Вдруг бы сказали: «Пусть летит Николай Тогойкин!»
Рядом сидел и тоже молча Семен Ильич.
«Какой чудесный человек -Филипп Прокопьевич! Марту Андреевну повидал вчера в детском саду. Он, конечно, догадывается, что я мучаюсь и тоскую по ней... Деточка моя, сейчас уже, наверно, ложится спать. Вдруг бы она утром проснулась, а дедушка уже дома/ Как бы она всполошилась от радости, деточка моя...» Старик откашлялся и, отвернувшись, украдкой смахнул слезу.
— Ну, так, кто же полетит сегодня? — спросил Титов.
— Не знаю! —отозвался Коловоротов, вздрогнув от неожиданности.— Мы не знаем,— может быть, Иванов...
Подъезжая к поселку, Тогойкин обернулся назад. Народ с озера начал расходиться. Озеро в вечерних сумерках казалось гораздо больше, черными точечками передвигались там люди. Это Маркин с летчиком и еще кто-то осматривают посадочную площадку. Вася Губин и Даша с Катей тоже, наверно, там. И Тогойкину следовало быть там. А он вот почему-то возвращается в поселок. Нет, если бы даже предложили ему лететь, он отказался бы. Он должен уехать отсюда последним!
— А почему не видать деда Ивана? —неожиданно спросил Тогойкин, словно обрадовавшись, что так кстати вспомнился ему старый Титов, отсутствия которого он странным образом не замечал до сих пор.
— Какой дед Иван? Мой отец, что ли? Да он давным-давно ускакал к внучатам! Скучает старик без них. Сказал мне, что скоро поедет в тайгу. А я и не спросил, зачем ему тайга. Когда я был ребенком, он часто уходил в тайгу, да с тех пор не ходит. .
«Вот тебе на!—с грустью думал Тогойкин.— Я позабыл о нем, и сын даже не спросил, почему старика потянуло в тайгу. А в сердце старого охотника проснулась давняя молодая любовь к тайге, к ее величию».
Сани въехали во двор клуба.
Узнав, что сейчас может улететь в Якутск один человек, Фокин быстро скинул с себя одеяло.
— Я полечу, товарищи, я!
— Калмыкова надо отправить,— сказал Тогойкин.
— Верно, Калмыкова! — поддержал Николая Попов. Все вопросительно поглядели на врачей.
Анна Алексеевна покачала головой и тихо сказала:
— Нельзя, не долетит...
— Пусть летит Иван Васильевич,— сказал Коловоротов.— Он страдает больше всех нас.
— Ты, старик, и ты, герой, не вмешивайтесь в это дело!—Голос Фокина стал строгим.—Это решим мы, военные и врачи. Прошу отправить меня.
— Я не страдаю больше других, Семен Ильич! — улыбнулся Иванов.— Вам бы следовало лететь, вы старше всех нас.
— Я?.. Да я...— Коловоротов замялся и вдруг выпа-лил:—Я — нет!.. У меня не болит. Пусть тогда Попов.
— Не поеду!— решительно прогремел Попов.
— Все отказываются,— напомнил о себе Фокин.— Почему нельзя мне? Или я не человек? Почему нельзя мне?
— Товарищ, у вас пустяковая травма.
— Как это пустяковая? — Фокин злобно сверкнул глазами на молодого врача, снимавшего с рук резиновые перчатки.— Вы что же, без рентгена насквозь все видите, гражданин врач? И там все гуртом нападали на меня. И здесь успели, видно, наговорить черт знает что...— Фокин истерически выкрикивал слова, дергался и глотал слезы.— Насильно держат меня... Большой самолет не сможет здесь приземлиться! А если и сядет, то навсегда... Я или сегодня уеду, или не уеду совсем. Летите сами! Пусть я здесь погибну, вы будете отвечать!..
Выло ясно, если он останется, то и сам окончательно потеряет человеческое достоинство и другим вымотает душу. Все угнетенно молчали. А Фокин продолжал бесноваться.
— Пусть летит,— сказал наконец Иванов и выразительно поглядел на своих, мол, пожалуйста, не возражайте.— Собирайтесь, Эдуард Леонтьевич!..
— Пусть он. Пусть летит,— сказало одновременно несколько голосов.
Врачи согласились с этим ради спокойствия остальных.
Убедившись в том, что спор выигран, Фокин сделал вид, что вовсе не рвется улететь именно сегодня. А когда начали собирать его в дорогу, он вдруг разволновался и дрожащим голосом сказал сестре:
— Слушай, Настенька... Денег он мне не принес. Я ни за что не поеду, если этот мошенник не принесет мне денег!
Выяснив, в чем дело, Тогойкин с Титовым помчались на санях к Джергееву. Тот уже укладывался спать. И уговорами и угрозами им удалось привести его в клуб.
Джергеев вошел, оскалив в улыбке свои неестественно ровные и белые зубы, и вручил Фокину толстую пачку денег:
— Вот, позалыста! Исчастливой тебя пути... Фокин пересчитал деньги и завопил:
— Не хватает! Давай все или...
— Хыбатыт, дорогой, жадный нэлзэ.
Тем временем с озера прибежал человек. Надо было торопиться. Фокина уложили на носилки и понесли.
— Большой мошенник ты, оказывается, вот ты кто...— злобно зашипел Фокин, проплывая на носилках мимо Джергеева.
Джергеев громко забрякал во рту протезами, подбежал к носилкам и, глядя на Фокина сверху, заверещал:
— Аскарбыы нэлзэ человека!..
И никто не стал узнавать, что не поделили эти два ловкача, словно по нюху ухитрившиеся найти друг друга.Первый, громко чертыхаясь, покатил в санях к озеру. А второй, победоносно откашливаясь и побрякивая зубами, заспешил к дому.
Когда втаскивали Фокина в самолет, он сдержал стон и, сморщив лицо, собираясь не то заплакать, не то засмеяться, уныло сказал:
— Вы-то завтра на большом самолете полетите, со всеми удобствами. А как я доберусь, еще неизвестно...Возвращаясь с озера, Вася Губин с девушками подсели к Тимофею Титову и бойкой рысью поехали в поселок.
— Не вызывает во мне доверия этот ваш Егор Джергеев,— шагая рядом с Маркиным, говорил Тогойкин.— Мне кажется, что этот человек прикрывает свою гнилую сущность набором громких, трескучих фраз.
Они шли не спеша и разговаривали. И, уже подходя к воротам клуба, Маркин сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102