Так хотелось принести им чего-нибудь, угостить...
— Ты всю ночь сидел у костра?
— Всю, а как же!.. Потом, правда, вышел Семен Ильич, бедняга.
— А я завалился... Ты ночью ничего не слыхал?
— Н-нет...
— Совсем? Вася промолчал.
— Ну, вроде пьяные поют?
— Откуда здесь пьяные? А ты, значит, слыхал? Значит, они каждую ночь так поют? Почему же ты не говорил?
— Чтоб не пугать.
— Меня? Волками? — Вася презрительно усмехнулся.— Волк ведь молодец на овец!
— А здесь на оленей!
— По правде говоря, и я не собирался тебе об этом рассказывать. Давай никому не говорить, ладно? А то девушкам да нашим лежачим, пожалуй, будет неприятно.
— Ага, верно! — Николай оперся на плечо друга, тот сунул ему под мышку руку и помог подняться...— Спасибо, брат.
— Пожалуйста...— Вася подумал, что Николай благодарит его за то, что он помог ему встать. Ему и в голову не пришло, что тот благодарит его за пренебрежение к волкам.— А ведь меня послал за тобой Иван Васильевич. Так что пойдем.
— Идем!
Тогойкин подхватил хворост, Вася вывернул из-под снега большой сук и, сунув его под мышку, зашагал вперед.
Коловоротов только-только приволок к костру два тощеньких деревца.
За утренним чаем Тогойкин рассказал о своем вчерашнем походе. Не упомянул он только о волках. Он был хороший рассказчик, потому, слушая его, люди на какое-то время забыли о своей беде. Им казалось, что они вместе с Николаем бредут по бесконечной снежной целине, разглядывая следы зверей и зимних птиц, вместе с ним пересекают леса и поляны. То бойко и легко идут они по гулкому, затвердевшему насту, то проваливаются в рыхлый снег, то оглядывают с высокого яра широкую ложбину, то спешат к веренице кудрявых ив, то поднимаются, стараясь выбраться из глубокого ущелья.
Вместе с ним стояли они, завороженные неописуемой красотой зимней природы, одевшей все вокруг в белоснежные меха и тончайшие кружева, сверкавшие в лучах вечернего солнца. Вместе с ним они вздрагивали при неожиданном взлете куропаток, старались схватить руками хоть одного из проворных рябчиков, улыбались, видя, как, сверкая своей белизной, прыжками убегал горностай, тащивший мышь.
— А масло... масло ты как нашел? — спросил наконец Иван Васильевич, когда рассказчик сделал короткую паузу, чтобы перевести дух.
— Что?.. А-а... На обратном пути. Вдруг как-то глянул в сторону, а там вроде чьи-то следы на снегу. Нет...
Никаких следов... Вижу—лежит что-то такое круглое!— сказал Тогойкин, будто сам удивился только что увиденному.— Лежит на снегу, вздувшись пузырем. Подбежал, пнул ногой. Оказывается, бочонок! Вот и все.
— Мое маслице! — вставил тут Фокин, на что никто не обратил внимания. Это, видимо, задело его, и он еще настойчивее повторил: — Я говорю, что масло-то мое!
— Ваше, ваше! Ни у кого больше масла не было с собой!
В тоне Иванова Фокин услышал не то насмешку, не то иронию.
— «Ваше»!.. Тогда некоторые были не прочь посмеяться надо мной. Вы, наверно, помните, капитан?
— Помню, как же.
— Я думаю, кое-кто и сейчас бы не прочь.— Фокин протянул назад руку и не глядя бросил через себя на пол пустую кружку.
— Нет, товарищ Фокин, сейчас не до смеха. А вот поговорить о всесилии «мое» и «ваше» — в самый раз.
— Теперь нам ничего не страшно,— медленно произнес Коловоротов, ни к кому определенно не обращаясь.— Теперь с нами ничего не случится. Мы будем варить что угодно и есть с этим маслом.
— Листья брусники, например, черной смородины,— начала Катя, вопросительно глядя на подругу.
— Сосновую заболонь! — быстро добавила Даша.
— Все можно,— тихо проговорил Тогойкин, поглощенный раздумьями о лыжах.— Все можно найти здесь, товарищи! Ведь тайга необыкновенно богата и необъятна. Можно найти множество всякого... Например...— И в его памяти встали виденные им вчера дрожащие на ветру стебли кислицы, листья дикого хрена, стебли разных растений с засохшими коробочками семян и зерен. Он хотел рассказать о них, но почему-то воздержался. А друзья ждали, что он им скажет, и с надеждой смотрели на него, кто сидя, кто лежа.— Например,— повторил он и недовольно нахмурился.— Например... Вот иметь бы лыжи! — вдруг выпалил он.
— А что, мы эти лыжи будет варить и есть? — вдруг оживился Фокин.—Может быть, ты нам все-таки разъяснишь, какое имеют отношение лыжи к пище, наш юный герой тайги?
Все замолчали. Даже Иванов, решив, что рассказчик явно запутался, глубоко вздохнул и отвел глаза в сторону.
— А ведь без лыж всего этого не найдешь,— грубовато вмешался Вася, желая выручить товарища.
— И то правда! — обрадовался Коловоротов.— Бродить по глубоким сугробам не легко!
— «Иметь бы лыжи»! —передразнил Тогойкина Фокин.— А еще бы вездеход! А еще бы лучше иметь запас продуктов до той поры, пока поспеют ягоды. Да еще бы санаторий с профессорами, а?
Тогойкин позвал глазами Васю и тихо вышел из самолета. Сердито косясь на Фокина, Вася энергичными шагами последовал за ним.
— «Иметь бы лыжи»!—опять недовольно заворчал Фокин.— Может быть, его отец или дед, какой-нибудь знаменитый якутский шаман, спустит ему с неба серебряные лыжи. Встанет наш герой на эти серебряные лыжи и скажет нам: «Прощайте, друзья мои!»
— Якуты не бросают друзей в беде, товарищ... товарищ...— Коловоротов от волнения забыл, как зовут Фокина, и начал заикаться.
А Фокин, все больше возбуждаясь и распаляясь, продолжал бубнить:
— Прощайте, дорогие, спите здесь вечным сном. А я буду писать в газетах пламенные статьи в вашу светлую память.
— Перестаньте! — сурово прикрикнула на Фокина Катя и вмиг оказалась возле него.— Перестаньте, прошу вас!
— Нехороший вы человек, товарищ Фокин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102