— Я много лет работал в районах. Там на самых давнишних могилах кресты...
— Да и вообще деревянные постройки,— подсказал Иванов.-— Разные старинные дома и жилища...
—Да, да! —Семен Ильич запнулся и почувствовал облегчение, когда его выручил собеседник. Если над людьми висит угроза гибели, нельзя говорить о смерти и могилах.— Да! Например, в Мегино-Кангаласском районе есть церковь, построенная двести лет назад. Видели бы вы эти бревна,— их никакой топор или пила не возьмет; Просто камень или кость! Вот как окрепли от времени.
— Замечательно!
— Мелкослойная, обращенная к северу, сторона лиственницы бывает особенно прочна. Якуты делают из нее очень хорошие лыжи и самострелы. Они и гибкие и прочные, как сталь.
— Эта не будет прочной,— прогудел Попов, вращая своим глазом, выглядывавшим из-под толстого слоя несуразно обмотанной вокруг головы и лба, бурой от крови повязки.
— Не будет! Напрасно мы сушили ее с этой вот стороны,— сказал Вася, думая, что Попов имеет в виду трещины, и наклонился над ним.
— Нет, не оттого. Огонь проник и вовнутрь.
Попов: положил дощечку рядом с собой и слегка нажал: на нее пальцами. Раздался треск. Не тот резкий треск, с каким ломается или раскалывается прочное дерево, а какой-то глухой, хлипкий звук, будто сломалась старая, трухлявая деревянная коробка.
Попов ахнул и быстро отдернул руку. Воцарилась напряженная тишина. Даже тихо стонавший Калмыков будто тоже услышал что-то и умолк. Казалось, люди в одно мгновение лишились чего-то такого, с чем были связаны все их надежды, все их светлые мечты.
Попов, только что говоривший о непрочности дерева, теперь считал себя во всем виноватым и нисколько
не удивился бы и не обиделся, если бы товарищи бро-т сились на него с кулаками.
— Сломал?—тихо спросил Иванов у Коловоротова.
— Сломалась,— шепотом ответил Коловоротов и громко повторил:—Сломалась! Не надо было наружной стороной класть в огонь.
— Не оттого!—Попов шумно вздохнул и, пытаясь сесть, резко дернулся, но сесть не смог.— Не оттого;— устало повторил он.
Тогойкин, будто очнувшись от сна, одним движением длинных рук сгреб обломки дерева ,и, высунувшись наружу, выкинул их.
— Коля! — позвал Иванов.
Тогойкин обернулся. Иванов лежал, глядя на него. Коловоротов сидел рядом и в смятении часто-часто кивал головой. Катя что-то беспокойно шептала Даше, а та, низко склонив голову, тихо утирала ладонью слезы.
— Товарищ Тогойкин! — Голос Иванова приобрел повелительную интонацию.
Тогойкин поднял оставшуюся щепку и несмело подошел к Иванову.
— Сломалась? — Иванов качнул головой в сторону Попова.
— Да! — резко ответил Тогойкин.
— Я только слегка,— смиренно пробормотал Попов.
— Не совсем сломалась...
— Совсем! — резко перебил Васю Николай.— Вот, совсем, вдребезги.
Щепка переходила из рук в руки. Всем хотелось знать, что произошло.
Жар пламени проник глубже обугленного слоя и превратил всю древесину в хрупкую желтую труху, и белая заболонь под корой растрескалась, как старый лак.
— Надо иначе, огонь не годится. Завтра...— начал было Тогойкин.
— Ха-ха-ха! Ха-ха, ха-ха!— ошеломил всех истерический хохот Фокина. А все-то думали, что он спит крепким сном.— Ха-ха-ха!.. Ну и чудо-лыжи! Ха-ха-ха!..
Все повернулись к Иванову. Люди надеялись, что он прекратит этот неуместный смех.
— Товарищ Фокин! Товарищ капитан!—гневно окликнул его Иванов, но тот продолжал хохотать и громко выкрикивать какие-то бессвязные слова. Иванов все с большим недоумением глядел на него и наконец, не на шутку встревоженный, обернулся к девушкам и глухим голосом приказал: — Воды ему!
Кружку с водой, которую Фокину тотчас подала Катя, тот торопливо выдернул из ее рук, жадно припал к ней губами и, уже пустую, толкнул по полу. Затем он немного отдышался и, сверля Тогойкина свирепым взглядом, зло процедил сквозь зубы:
— Славный герой! Выходи в полночь и выпроси у своего деда серебряные лыжи!..
— У какого деда? — в недоумении спросил Тогой-кин, подумав, не бредит ли Фокин.
— А у великого якутского шамана!
— Мой дед был охотником.
— Да-а? А ты второго попроси! Ведь у каждого человека два деда.
— Другого не знаю. Умер еще до моего...
— Вот-вот! У того, который умер «до»!
Иванов помахал рукой в сторону Тогойкина: не обращай, мол, внимания.
— Завтра плаху дадите мне! — Попов вытянул вперед руку со скрюченными пальцами и несколько раз подергал плечами, порываясь сесть.— Я ее... Я разгрызу ее зубами, я выскребу ее ногтями! Неужто можно быть мужчиной только тогда, когда есть топоры и пилы? — Заметив, что Фокин собирается что-то сказать, Попов стукнул пяткой здоровой ноги так, что дрогнул весь их «дом», и громовым голосом выкрикнул одно только слово: — Молчи!
Этот непреклонный богатырь в минуту яростного напряжения, казалось, превратился в глыбу железных мышц. И люди сразу покорились ему. В самом деле, разве можно опускать руки из-за такой безделицы! Ну и что из того, что разлетелась какая-то сырая дощечка!
— Молодчина ты, товарищ Попов! — воскликнул Иван Васильевич.— Мы своего добьемся! Неплохо бы сейчас чайку. А?
— Пойду подогрею.— Тогойкин подхватил бак и вышел.
Вася вышел вслед за ним. Коловоротов, не докончив свой рассказ о лиственнице, поднялся. Никто ничего не говорил. И только Калмыков продолжал слабо стонать.
Да, Иван Васильевич Иванов, человек военный, всю свою жизнь проживший в городе, действительно не знал, какое дерево на что годится. Если бы парни собрались сделать лыжи из березы или из осины, он все равно бы обрадовался. И не только потому, что он понимал— лыжи могут спасти их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102