А тот громадный старик только с виду был вялым и медлительным, а на деле оказался весьма расторопным и ловким человеком. Он стоял одетый, подхватив обеими руками три чемодана и зажав под мышкой туго набитый мешок. Его шустрая старуха положила
на чемоданы, что держал старик, как на полки, рукавицы, шапку, шубу, шаль и одевалась в великой спешке, беспрестанно приговаривая:
— Скорей, скорей! Иван, скорей!..
— Не торопись, Марья,— медленно прогудел старик.
Прощаясь с Катей и Дашей, старуха расцеловала их и сказала:
— До свидания, деточки.
Оказывается, пока Тогойкин видел сны, девушки уже успели подружиться со старухой.
Коловоротов все еще спал, вытянув ноги в оленьих унтах.
По радио энергичный женский голос сообщал:
— ...Якутск — Олекминск — Киренск — Красноярск — Новосибирск.
Народ еще более оживился, за окнами гудели моторы так, что в здании дребезжали стекла.
Прилетел самолет с побережья Ледовитого океана, Помещение заполнили люди, казавшиеся на редкость неуклюжими в своих оленьих и собачьих дохах, в беличьих и пыжиковых шапках. Они бесшумно ступали, обутые в длинные унты из оленьих лап. Слишком они тепло оделись, видно не зная, что в Якутске уже началась весна.
Но тут прибыл самолет с южного направления. На приезжих были легкие пальто, шляпы и кепочки, каблучки отстукивали звонкую дробь. Эти были слишком легко одеты, не зная, видно, какая она, якутская весна.
— Товарищ Тогойкин, здорово! — раздался громкий голос среди всеобщего гомона.
Обернувшись, Тогойкин увидел наклонившегося к нему Филиппа Лазарева. Бывает же такое! Только что он видел этого человека во сне — и вот тот стоит перед ним в длинной оленьей дохе и рысьей шапке, сдвинутой набекрень.
Николай молча разглядывал его, потом спросил:
— Откуда вы?
— Прилетел из Аллаихи... Два раза чуть не погиб. Попал в пургу. Суровый край! Погоди-ка, это,кажется, унты нашего Коловоротова? — Лазарев быстро протянул к нему руку, но тут же отдернул ее.— Не стоит будить, пусть поспит... Многовато он разъезжает для своего возраста... Да ничего не поделаешь, война...
Тут снова громко заговорило радио:
— Товарищи Тогойкин, Сенькина, Соловьева и Коловоротов, выходите на взлетное поле!..
Наши друзья встревожились от неожиданности, недоуменно поглядывая друг на друга.
— Повторяю: товарищи Тогойкин...
Обычно перед приглашением на взлетное поле пассажиров по нескольку раз предупреждали и просили приготовиться. А тут сразу предложили выходить. Но не пускаться же в объяснения. Николай разбудил Коловоротова, и все заторопились к выходу.
Лазарев с Коловоротовым успели лишь перекинуться несколькими словами.
Прихватив немудреные пожитки, они вышли из помещения и погрузились в темноту якутской ночи. До рассвета было еще далеко.
Тогойкин первым оказался в самолете и, шагая по загромоздившим проход, обшитым рогожей тюкам, устроился на переднем месте.
Гул мотора заглушил голоса пассажиров. Самолет взмыл вверх. Позади, вспыхивая огненными зернами, посеянными широкими полосами, остались огни уснувшего Якутска. Плавно пролетев над западной грядой гор, самолет прорезал сумрачное, облачное небо.
Николай обернулся и взглянул на своих.
Обе девушки накрылись одним пуховым платком и, прислонясь друг к дружке, видимо, уже дремали. Коловоротов полулежал чуть в сторонке от них и собирался курить. Остальных пассажиров Тогойкин не знал,— их было всего несколько человек, все в военной форме.
Тогойкин поднял воротник пальто, потуже сжал рукой концы воротника и решил поспать. Сон и в самом деле быстро одолел его.
Проснулся он оттого, что кто-то храпел возле самого уха. К его плечу привалился здоровенный смуг-
лый мужчина. Такой захрапит — кого хочешь разбудит.
Тогойкин взглянул на часы. Оказывается, они в воздухе уже более часа. На востоке едва обозначился рассвет. Они летят над клочьями рваных облаков, похожих на льдины во время весеннего ледохода. И будто нет под ними земли, не видно ни лесов, ни полей, ни долин.
Николай продрог, у него затекли ноги. Он осторожно отодвинул соседа, встал и немного прошелся. Катя Соловьева спала, обняв свою маленькую подругу. Та уютно устроилась у нее на груди. Катины пышные светло-русые волосы рассыпались по плечам. Пуховый платок сполз и валялся у их ног.
Тогойкин постоял, посмотрел на подруг, поднял платок и осторожно накинул его на голову Кати. Кто-то потянул его за рукав. Он обернулся. Его звал к себе капитан. Несмотря на свой маленький рост и чрезвычайную худобу, он был обладателем весьма увесистого носа. Приветливо улыбнувшись, как старому знакомому, капитан похлопал ладонью по свободному месту, приглашая Тогойкина сесть рядом.
— Вы возвращаетесь с пленума комсомола, да? — спросил капитан, приблизив лицо к самому уху Тогойкина, когда тот уселся.— А кто эти девушки?
Еще двое военных тоже пересели поближе к ним, и завязался общий разговор.
Капитан Иванов работал в политотделе, он был парторгом управления авиатрассы.
Узнав, что Тогойкин и обе девушки — комсомольские вожаки трех разных районов, он кивнул в сторону подруг и вполголоса спросил:
— И эта маленькая? Цервый секретарь в Токко? Двадцать четыре года? А большая? Секретарь Олекминского? Ну, она — ладно... Маленькая даже старше, выходит, большой!
— Дело, видно, не в росте,— улыбнулся Тогойкин.— И вы как будто не из крупных! Все засмеялись.
— Верно, верно! — сказал Иванов, продолжая смеяться.— Если бы людей назначали по весу и по росту, то мы бы с капитаном Фокиным оказались на самых
низких должностях.— Иванов указал подбородком в сторону человека, который сидел, сложив руки на груди, и, мерно покачиваясь, разглядывал верхнюю обшивку самолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102