— мягко спросил Иванов.
— Конечно, лучше! — не без раздражения ответил старик.— Если ее хорошенько выстрогать да как следует помазать конским салом, сливками, медвежьим жиром, просушить над камельком этак с полмесяца... Тогда, конечно, лучше!..
— Носки у лыж обычно загнуты.
— Знаю!—Старик повернулся к Попову.— Очень даже хорошо знаю! Невелико это дело — загнуть!
— Тогда пусть постараются. Постарайтесь и вы, Семен Ильич!
Старик вышел, недовольно отдуваясь. И тут его окликнули:
— Семен Ильич! Мы здесь, у костра! Семен Ильич, вы отдыхайте!
«Еще чего!» — с досадой подумал старик и пошел к парням.
Они побежали ему навстречу. Первым подбежал Тогойкин. Он быстро повернулся к старику спиной, присел на корточки и похлопал себя по плечам. Старик как-то машинально обхватил Тогойкина за шею. Николай выпрямился, Вася легонько подтолкнул старика сзади, и он легко взлетел кверху. Так и не успев ни заворчать на них, ни поблагодарить, он оказался у костра.
Парни тотчас положили перед ним длинный, узкий, вроде столешницы, лист фанеры, который уже начали было расчерчивать ножом.
Старик схватился за голову. Парни оробели от неожиданности.
— Дайте вон тот,— тяжело выдохнул Коловоротов, протягивая руку ко второму листу. Ему подали. Он прижал фанеру к груди и от удовольствия подергал плечами.— Эта хороша! А у той слои поперечные! На эту положьте ту. Дайте бритву! — Осторожно передвигая верхний лист, он измерил его пальцами сначала вдоль, потом поперек, придавил оба листа здоровым коленом и прошелся бритвой из конца в конец.— Отрежь вот так! — громко скомандовал он Тогойкину.
Внезапно у этого немногословного и тихого человека голос зазвучал повелительно, глаза загорелись.
Осторожно передвигаясь по фанере, Тогойкин резал ее по намеченной стариком линии, как вдруг раздалось повелительное: «Хватит!» Николай вздрогнул, пересел на снег и снял верхний лист. Старик подтянул к себе нижний, прищурился, вроде бы прицеливаясь, и одобрительно кивнул. Он сделал отметку прорезями на обоих ребрах и перевернул фанеру на другую сторону. Снова положил второй лист сверху, подвигал его и наконец придавил обеими руками.
— Вот здесь, не сдвигая!
Тогойкин тотчас припал на колени и начал резать.
— Хватит!
Старик подтянул к себе фанеру, подул, погладил ее, придавил ее к земле и скомандовал:
— Все вместе!
Оба парня подскочили и тоже придавили ее — Николай двумя руками, Вася одной.
Колышутся спины трех мужчин, они тяжело дышат, старик негромко покрикивает: «Тихо подымай кверху! Придави здесь! Берегись!»
Фанера заскрипела. Послышался резкий треск. Всё. Старик сложил вместе две тонкие полоски, сравнивая их, провел по острым краям рукавицей и уже совсем иным, более мягким голосом протянул:
— Ну, ребятки, разожгите костер пожарче, воды нагрейте побольше. Дай-ка сюда бритву.
С видом опытного мастера он строгал, заостряя концы лыж.
Парни разожгли костер на совесть, вынесли бак, плотно набили его снегом и поставили на огонь.
— Коля, смотри-ка.— Старик широко развел руки.— Принеси-ка мне три вот таких прямых кола.
— Ладно! — Тогойкин побежал было к лесу, но остановился.—А разве не потребуются два длинных и четыре коротких, Семен Ильич?
— Нет! — замахал рукой старик. — Это когда лыжи сушатся дома, тогда для пары нужно целых двенадцать палок. А тут и трех хватит.
— А я ничего не понимаю,—нерешительно проговорил Вася.— Неужели из этого получатся лыжи?..
— Пойдем, я тебе объясню.
— Правда, ты иди с ним, Вася.
Тогойкин выдернул из-под остатков хвороста веревку, намотал ее на локоть и свернул кольцом. Старик работал и прислушивался к разговору уходящих в лес парней.
— Концы мы сначала размягчим теплой водой,— слышался голос Тогойкина.
— Да-а? — удивился Вася.
— Затем мы их осторожно начнем загибать, а потом заморозим.
— Ну-у!
— А вот почему только три кола, этого и я не понимаю. Я бы на двенадцати палках... Ну, он, наверно, лучше знает.
— Знает, конечно, — согласился Вася, — уж он-то знает!
Голоса становились все глуше. Семен Ильич просидел довольно долго и уже сделал конец одной лыжи и принялся за вторую, когда подошла Катя и сказала:
— Мы с Дашей должны сварить куропатку. Старик прекратил работу, поглядел на девушку и полным нежности голосом заговорил:
— Это правильно, дочка! Именно вы, девушки, должны сварить суп и накормить всех нас. Как только освободится посудина, мы скажем. А пока иди туда. Или посиди тут маленько.
Катя села рядом с Коловоротовьш.
— А как здесь хорошо-то! Я еще никогда-никогда не сидела у зимнего костра, Семен Ильич. Вы, наверно...— Так и не договорив, она уронила голову себе на грудь и задремала. Старик поднял Катину рукавичку и натянул ей на руку, а она далее не шевельнулась. Вот до чего, бедняжка, уморилась.
Боясь, что Катя молсет упасть в костер, Коловоротов, осторолено передвигаясь, загородил ее собою.
Весело пляшет живое пламя костра. Пляшет и кланяется, пляшет и кланяется, похлопывает себя по бедрам, подскакивает и приседает. С треском вылетают из огня горящие угольки, а падая, чернеют с тихим шипением. В небо, кружась, улетает густой рой искорок.
В такой тишине хороню слушать дыхание тайги. То будто прошуршат над тобой быстрые крылья большой стаи птиц, то скрипнет что-то, ну совсем как полозья мчащихся: легких саней, то вдруг зашипит, что твое брошенное в воду раскаленное .железо. А временами где-то гулко ухнет — будто что-то взломали под снегом или под водой, или лопается мерзлая земля, а может, просто рушится старое дерево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102