— Вы много говорили, и мы вас слушали. Хватит! Клочок тучи способен заслонить солнце, ложка дегтя портит бочку меда. Но нельзя же, чтобы радость стольких людей так старательно омрачалась вашей жалкой болтовней...
— Что, что вы сказали?
— Я сказал, что нам надоела ваша болтовня. Мы радуемся, верим, мы благодарны Тогойкину.
Люди зашевелились, будто сразу избавились от сковывавшего их кощмара.
— Допустим, что я клочок тучи и ложка дегтя, а
вы все и солнце и мед... Так я вас понял, товарищ капитан? — И, словно желая еще раз выслушать разъяснения Иванова, Фокин приставил руку к уху и полежал так некоторое время.— И я ведь не хочу умирать... Прошу хоть на сей раз мне поверить, капитан Иванов... И тем не менее не знаю кому и за что я должен быть благодарен... Ах, да-а, прошу прощения! Спасибо, Тогойкин! Я благодарю тебя за полкружки хорошего, действительно очень хорошего супа...
Калмыков беспрерывно стонал. Это значило, что он спит. Стонал он только во сне. А когда не спал, у него мелко дрожали веки и он прерывисто дышал. По этому признаку его и кормили.
Все, кто мог ходить, вышли из самолета и захлопотали у костра,
— Тяжелый человек! — Вася Губин подбородком указал в сторону самолета.—Ведь он и меня чуть было не захомутал. Спасибо Иванову...
— Да ладно, поговорим о чем-нибудь другом,— замахала руками Даша. — Ага, а это что? — Она выдернула из кармана рюкзака свернутые номера газеты «Кыым».— Ты и правда, Николай, очумел, забыл про газеты.
— Дашенька, читай! Что на фронте? Читай, милая... Когда волнуется уравновешенный человек, его голос звучит как-то особенно тихо и спокойно. И это останавливает людей от суеты и громких выкриков. Все сразу притихли, и только Даша шелестела газетами, подбирая их по номерам.
— Читать я буду потом, всем сразу, в самолете. А на фронте... Вот газета от четвертого, мы ее уже не видели, на аэродроме были... Третьего наши войска взяли Ржев и Льгов... Шестого — Гжатск... Двенадцатого — Вязьму...
Катя забрала у подруги газеты и молча направилась к самолету.
Называя освобожденные города, она раздала газеты.
—К сожалению, я еще не превратился тут в якута. Опять насмехаетесь! — Фокин отбросил в сторону газету.
Катя смутилась. Она не сообразила, что товарищи не умеют читать по-якутски. Ведь и она тоже не умеет, это ей просто показалось, что она прочла об освобожденных городах. Даша прочла. В это время Александр Попов с неожиданной радостью загудел, словно возвещал исключительно важную новость:
— «Кы-ым»!.. Написано: «Кы-ым», товарищи!
— Да-а... — согласился с ним Иванов, с необычайным вниманием и интересом глядевший на развернутую газету.— Вот Даша и прочтет нам...
Катя вышла. У костра уже ссорились Даша и Николай.
— Я, видно, поступил неправильно,— говорил огорченный и озадаченный Тогойкин. — На рассвете мне придется снова пойти...
— Вы только послушайте его!—возмутилась Даша, бросая негодующие взгляды на Тогоикина, словно услышала от него что-то по меньшей мере неприличное.— Вы поняли, что он сказал? Он сказал, что зря спешил к нам.
— Как зря? Почему?
— А вот спросите у него!
Какое-то время все молча смотрели на Николая.
— Как я догадываюсь,— медленно начал Коловоротов,— ты, Даша, напрямки судишь. А тут обмозговать надо. Видно, тот бездельник, — старик потыкал указательным пальцем в сторону самолета,— спутал все в голове нашего Николая... Людям надо верить, Коля! Они обязательно приедут! А пришел ты, Коля, чтобы успокоить нас и накормить!
Слова старика прозвучали настолько уверенно, что и девушки и Вася начали хвалить своего друга.
Если бы он знал, как плохо им было без него! Как мучила и угнетала их неизвестность! Как обрадовались они, что он вернулся! Как важно, что он пришел раньше всех, презирая трудности и опасность похода... А уж как он устал, как изнурен, это они видят. Но вот то, что он из-за пустой болтовни одного слабого духом человека чуть не потерял веру в людей,— это плохо, очень даже плохо!..
— Если этой ночью не приедут...
— Приедут, обязательно приедут! — воскликнули все разом, не давая Николаю договорить.
— Приедут! — Катя вытянула из костра палку, которой шуровала угли, ткнула горящий конец в снег и неожиданно даже для себя самой на удивление уверенно запела:
Широка страна моя родная...
Все, словно только и ждали этого, дружно и.громко подхватили:
Много в ней лесов, полей и рек...
В самолет, где тихо и молча лежали люди, донеслась песня. Попов вытянул вперед руку с газетой и громко провозгласил:
— Вот это здорово! Поют...
— Ну, так как же насчет тучи и дегтя? — завел снова Фокин, но Иванов шепотом взмолился:
— Не надо, не надо, Эдуард Леонтьевич... Не слышите разве, что они поют?
— Что? Ах, поют!.. Чего же им не петь, когда их расхваливают на все лады! — Фокин отвернулся к стене и тяжело вздохнул.— Только вот долго ли они пропоют...
А там, у костра, пели все новые и новые песни. Иван Васильевич не улавливал слов. А Попов, узнавая мелодию, подпевал своим низким голосом:
Свадьбу новую справляет, Сам веселый и хмельной... Затем: ...Где золото роют в горах... И еще: Пусть ярость благородная Вскипает, как. волна, Идет война народная, Священная война...
— «Белая армия, черный баран...» — начал он новую песню, но тут же залился смехом.
— «Варан»!.. Сам ты баран! — брюзгливо заворчал Фокин.
— С детства пою эту песню, но так толком и не знаю, что такое барон... Кто они такие, эти самые бароны?
Пока Иванов разъяснял ему, кто такие бароны, ребята принесли клубящийся паром ужин.
Несмотря на то что у собравшихся здесь людей теперь появилась надежда на спасение, никто из них не разглагольствовал на эту тему, все вели себя скорее сдержанно, нежели весело, никто не говорил громче обычного, никто беспричинно не смеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102