— Если,
например, ты бы подался к своим, а я бы остался здесь?..
— Зачем?
— Да вот устроил бы как следует нашу добычу, а там бы прямиком пошел домой... Попутно заглянул бы в то местечко, где в старину стояла наша охотничья хижина. И еще бы своими глазами поглядел на те две лиственницы, что на озере Островном... Может, и правда были мы темными людьми, и в этом была вся наша погибель. Дожив до сего дня, я бы хоть теперь понял, как и отчего все это тогда получилось. Что ты на это скажешь, Николай?
А почему бы и в самом деле не сделать так, как предлагает старик? Пусть хоть к концу жизни он освободится от сетей суеверия, угнетавших его честное и храброе сердце. Пусть, наконец, он почувствует себя настоящим хозяином своей судьбы. Но что же получается? Сначала он, Николай, вместе со стариком отрывается от людей, затем он оставляет старого человека одного в зимней тайге.
— Ну как, сынок?
— Нет, это неудобно. Ты, может быть...— Николай осекся. Он хотел сказать: «Ты, может быть, не сможешь один одолеть этот путь».— Ты, может быть, сделаешь это потом. Как же ты на полдороге бросишь людей, не доведешь их до колхоза?
— И-и, а Прокопий-то на что? Тут я совсем не нужен!
— Нет, Иван Дмитриевич. Будет гораздо лучше, если ты сам, лично, доставишь всех нас. Ведь непременно спросят: «А где же ваш старый проводник, которого мы послали спасать вас?»
— Кто спросит?
— Ну, хотя бы из райкома или райсовета. Что же мы тогда с Тимофеем Ивановичем ответим.
— Вы, конечно, люди партии,— задумчиво проговорил старик.— Вам могут сказать: «Найдите скорей того старика и — шабаш!» — Старик что-то еще шептал, опустив голову, но вдруг выпрямился и уже не так грустно добавил: — Ну, тогда не надо. Зачем же ставить своих ребят в неудобное положение..
— А вы с Прокопием потом специально приедете сюда.
— Ладно, верно! — согласился старик.— Мы повезем его, однако, с собой? — Но, тут же почувствовав, что Тогойкин не одобряет его плана, тихо добавил: — Или будет нехорошо везти его с людьми? Ну, тогда выпустим из него тепло. Укажу Прокопию место, а сам непременно побываю потом на озере. Нужно мне...
«Выпуск тепла» состоял в том, что медведю вскрыли брюшину, а затем завалили его ветвями и хворостом.
На обратном пути Тогойкин опять встал на лыжи и привязал себя веревкой к нартам. Они быстро доехали до Длинного увала и отпустили оленей пастись. А когда запылал костер и с ближайших деревьев закапали прозрачные капельки растаявшего снега, к ним подъехали остальные.
— Ну как, отец? — Прокопий соскочил с нарт.
— Тише! Есть... — шепнул отец, выразительно подмигнув.
— Мы слишком часто останавливаемся!— послышалось с задних нарт недовольное брюзжание Фокина.— Эдак мы никогда не доедем...
— Что он говорит? — поинтересовался Иван.
— Он говорит, что слишком часто останавливаемся. Старик зашептал на ухо Тогойкину:
— Это у вас главный, да? Тогда, сынок, ты потихоньку поговорил бы с ним. Может, он отпустит меня...
— Нет, что ты, друг! Мы же с тобой решили.
— Ну ладно, пусть будет так... Давайте котелки! Скоро над огнем уже висело множество котелков со снегом.
— Пять минут плетемся, по часу стоим,— слышался негодующий голос Фокина.
— Тише едешь — дальше будешь, Эдуард Леонтьевич! — весело откликнулся Лука Лукич и с такой радостной улыбкой подбежал к Фокину, словно услыхал от него какую-то добрую новость.
Тогойкин пошел к Иванову и стал ему тихо рассказывать о том, как неправдоподобно легко, просто и быстро старик победил медведя. А у соседней нарты, где лежал и слабо стонал Калмыков, суетились Анна Алексеевна и обе девушки.
В колхоз «Рост» приехали к закату солнца. Заметив около здания клуба много народу, Тогойкин с опаской подумал: «Неужели они будут митинговать?» — и, соскочив с нарт, побежал к Тимофею Титову, стоявшему, опираясь на костыли, впереди толпы. Но его перехватил по пути откуда-то выскочивший Егор Джергеев и, заключив в свои объятия, кому-то крикнул;
— Роман Васильевич, вот он, славный сын нашего народа, товарищ Тогойкин!
Раздосадованный Тогойкин тщетно пытался высвободиться из цепких объятий. Из толпы послышался хриплый, простуженный голос:
— Джергеев, ты потише, пожалуйста! — Подошёл секретарь райкома Маркин с заиндевевшими, жесткими усами.
— Ну, знакомьтесь, партия и комсомол...— Джергеев отпустил Тогойкина и нехотя отошел в сторону.
Узнав, что никакого митинга не будет; Тогойкин успокоился и, пока нарты гуськом въезжали во двор, коротко поговорил с Маркиным и Титовым.
Вчера, как только проводили людей на оленях в тайгу, прибыли товарищи из районного центра, Сразу же все пришло в движение, закипела работа. На большом озере под поселком расчистили площадку для самолета. Клуб тщательно вымыли, протерли стены,— там будет и гостиница и палаты для пострадавших. И кровати, и белье, и посуда — все есть,, все достали. И. даже людей выделили. Это, пожалуй, было труднее всего, никто не сидел сложа руки в ожидании такого чрезвычайного происшествия.
Лежачих с большой осторожностью переносили на носилках. Фокин застонал и заохал. Со всех сторон раздались встревоженные женские голоса: «Ой, милые, потише вы его, поосторожней!» Люди широко расступились перед носилками, на: которых проплывал Фокин в открытые настежь двери клуба.
Вместе с районными работниками приехали молодой прихрамывающий хирург и медсестра; Анна Алексеевна подозвала сестру из своей- больницы, она тоже была здесь вместе с фельдшером,— и расспросила, как там
было без нее. Узнав, что ее хотят отослать домой отдохнуть, Анна Алексеевна не на шутку рассердилась и, отправив в больницу фельдшера, сама осталась с сестрой в клубе, ставшем сейчас самым ответственным отделением местной больницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102