Толстый нос, загнутый на конце чуть-чуть в сторону, делал лицо вовсе непривлекательным. В этом словесном портрете надо выделить важную деталь: губы. Тонкие, плотно сжатые, они безошибочно свидетельствовали, что Ялкабов наделен сильной волей, что страсти его спрятаны глубоко внутри, но если они вырвутся — его не остановить. Такой никогда не остановится перед задуманным.
Обычно человеку трудно скрыть, что у него делается в душе. Мимика, нечаянные жесты, тембр голоса обязательно выдадут его внутреннее состояние. Но, конечно, притворство может достичь такого высокого искусства, что прикинувшийся овцой матерый волк обманет самого бдительного человека. Худайберды, как показалось Хаиткулы, старался сохранять спокойствие в этой неожиданной для него ситуации, но никак не притворялся. Чем дольше наблюдал за ним Хаиткулы, тем сильнее росла в нем уверенность, что он старается держать себя естественно, а молчаливость — просто черта его характера.
Худайберды из них троих знал, естественно, Пиримкулы Абдуллаева, знал его еще с детства. Узнал он и Палту Ачи-ловича, однажды приезжавшего в колхоз с лекцией. Он не узнавал только молодого человека в штатском, так свободно чувствовавшего себя за дастарханом. Похож на артиста из кинофильма «Решающий шаг». Худайберды исподтишка поглядывал на Хаиткулы.
Обед закончился быстро. Едва Худайберды пошел выносить посуду, Пиримкулы-ага укоризненно сказал Палте Ачиловичу:
— Зря не поели, товарищ следователь. Не обращайте внимания на Худайберды, он всегда такой. Я же знаю весь их род. Молчуны. Отец какой у него был! В лицо страшно смотреть было, такой свирепый... Или, думаете, плохо приготовлено? Я бы не сказал...
Палта Ачилович зачем-то вынул очки, надел их, как всегда, на кончик носа, повернулся к Хаиткулы, тронул его за руку:
— Да-а-а, слыхали, что сказал участковый? — Он смотрел на Хаиткулы со снисходительной усмешкой.— Кушайте, говорит, на здоровье, не стесняйтесь угрюмого хозяина. Он, мол, всегда такой...— Он резко повернулся к Пиримку-лы-аге: — Товарищ капитан, зря вы мне это говорите. Вы, наверное, забыли, что мы при исполнении служебных обя-
занностей. Мне ничего не стоит забыть о своем аппетите в доме, где предстоит серьезный разговор...— Неожиданно для самого себя он сглотнул слюну.— И с вашей стороны, знаете, негуманно делиться своими наблюдениями после того, как вы вычистили хлебом тарелку! Но пусть будет по-вашему...
Вошел Худайберды с чайниками свежего чая. Щелкнув регулятором, выключил телевизор, кинул каждому гостю по подушке, чтобы они могли лечь, подложив ее под локоть. Сам он остался сидеть, поджав ноги и прижав подушку локтем к правому боку, поник головой над пиалой. Это могло означать только одно: «Говорите, с чем пожаловали».
Хаиткулы кивнул участковому. Тот понял, что первое слово за ним, и коротко объяснил, зачем они пришли, кто такие Хаиткулы и Палта Ачилович.
Худайберды, выслушав, покачал головой; не поднимая ее, помолчал, потом резко бросил:
— Опять та же песня!
И сразу же поднял голову. Теперь он сидел совсем прямо и сверху по очереди посмотрел на каждого из троих. Вид у него был вызывающий, что очень не понравилось Палте Ачиловичу. Он чувствовал себя не в своей тарелке с первой же секунды, как они пришли сюда, поэтому сейчас едва не сорвался. Он распрямился и сел на своем коврике. Хаиткулы, предчувствуя, что может сейчас произойти, опередил Палту Ачиловича:
— Говорят, между вами и Бекджаном была крепкая дружба... Очень важно, чтобы вы это подтвердили. Вы могли бы помочь нам получить ответы на вопросы, крайне нужные следствию, чтобы выйти на правильный путь... Знаем, что не вовремя пришли, вы ведь с дороги, но что поделаешь, у нас тоже срочная работа. Так что не обижайтесь...
Хаиткулы приподнялся с подушки и сел так же, как Палта Ачилович.
Худайберды снова опустил голову, что-то обдумывая. Потом встал, рывком выдвинул из-под кровати покрытый пылью чемодан, достал из него альбом и все так же молча бросил его к ногам Палты Ачиловича. Тот сначала посмотрел на Хаиткулы, лотом на Пиримкулы-агу, посмотрел так, как судья оглядывается на заседателей, чтобы узнать их мнение по тому или иному вопросу, только после этого не спеша раскрыл альбом. Хаиткулы пододвинулся к Палте Ачиловичу, чтобы лучше видеть фотографии, наклеенные в альбом, стал смотреть через его плечо.
Пиримкулы-ага неожиданно поднялся, кое-как нахлобучил фуражку и вышел на улицу. Палта Ачилович посмотрел ему вслед, нахмурился, но ничего не сказал.
Почти все фотографии в этом альбоме были сделаны в школьные годы Худайберды. Это были и обычные групповые снимки, на которых среди множества детей в центре стояли учитель или учительница. На этих фотографиях Бекджан и Худайберды всегда сидели рядом, и не дросто рядом, но так близко друг к другу, что любой человек, посмотрев на них, обязательно сказал бы: друзья! Попадалось много снимков, где они сняты вдвоем. Подписей на обороте фотографий, как правило, не было, поэтому Палта Ачилович подробно расспрашивал о каждой: в каком году снята, в каком классе или в каком месте, кто еще снят, если кроме них двоих на снимке были и другие... Не долистав альбом до конца, сказал:
— Вах-хей, в моем альбоме больше половины снимков таких, где сняты девушки, однокашнйцы и однокурсницы. Когда в классе нет озорных девушек, то уроки проходят скучно. Вижу, в вашем классе учились одни ребята...
Лицо Худайберды просветлело, в уголках губ заиграла улыбка, но он ничего не сказал и сейчас. Палта Ачилович, не дождавшись ответных слов Худайберды, перевернул следующую страницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50