На этом развороте красовались девушки, много девушек, снятых и в одиночку и парами. Чтобы скрыть неловкость от того, что поторопился, Палта Ачилович придвинул альбом к Хаиткулы, деланно улыбнулся;
— Да-а-а, каждая достойна стать хозяйкой дома... Ишь какие, с ними не только десять, но все сто лет учиться можно.
— Они, наверное, и стали хозяйками в своих домах,— сдержанно заметил Хаиткулы.
Это замечание, видно, пришлось Худайберды по душе — Хаиткулы сразу заметил, как потеплел взгляд сурового хозяина.
Палта Ачилович спросил:
— Это все девушки, что с вами учились?
— Все. Если не верите, сравните с фотографией всего нашего выпуска...
— Я спрашиваю об этом не потому, что не верю вам, а потому, что следователь должен знать все до конца. Так к этому и отнеситесь!
Тонкие губы Худайберды сжались и стали едва приметны, зрачки сузились, белки, наоборот, расширились. Он едва сдерживался.
Палта Ачилович помедлил со следующим вопросом, давая Худайберды остыть. Потом снова спросил:
— Да-а-а... если вы по-настоящему дружили с Бекджа-ном, вы должны знать девушку, с которой он переписывался, а может быть, даже был в близких отношениях... Короче говоря, ту, которую Бекджан любил! Не спешите говорить «нет», хорошенько подумайте.,. Как-никак прошло столько лет! Он мог никому не говорить об этом, а вам должен был признаться. Ребята, если дружат, никогда тайн друг от друга не держат, особенно когда полюбят девушку..:
Худайберды опустил голову. Он ничего опять не сказал, только покачал отрицательно головой и прищелкнул языком.
— Да-а-а... Как это понимать? Отказываетесь дать показания?. Или хотите что-нибудь уточнить? — Палта Ачилович чувствовал себя обиженным, ведь Худайберды не отвечал ему, но сдерживался, говорил мягко, даже вкрадчиво.— Мы же не попугаи, дорогой, чтобы понимать эти звуки... Прошу ясно отвечать на поставленные мною вопросы. Не забывайте, что, хотя и сидим здесь, за дастарханом, все же это не застольная беседа, а официальный разговор. А?
Палта Ачилович, ругая себя, раскаивался, что послушался Хаиткулы и пришел сюда. Если бы он вызвал Ялкабова туда, в гостиницу, и тот бы увидел, что весь разговор с ним записывают, если бы он собственноручно расписался за точность сказанного, этот желторотый, годившийся ему в сыновья, не издевался бы над ним и не щелкал языком. «Одно то, что ты сидишь в кабинете следователя, действует на тебя. И от тебя всегда можно добиться правдивых показаний, если действовать незаметно и с умом». У Ачилова был большой опыт, и он никогда не прибегал к недозволенным методам — не кричал, не запугивал, не оказывал Никакого давления на того, с кем беседовал. Зачем это нужно? Можно найти общий язык с любым человеком; главное, чтобы он сразу почувствовал, где находится, перед кем сидит... Не дома и не у приятелей!
Хотя они уже несколько дней жили в одной комнате, работали вместе над одним и тем же делом, хотя Палте Ачиловичу нравились характер Хаиткулы, его общительность, умение поддержать разговор, он не был уверен, что Хаиткулы тот человек, которому можно, открыть душу,— слишком молод! Встречаясь в гостинице вечерами, они немного говорили друг о друге, и Палта Ачилович между прочим выспросил у Хаиткулы все о его родне, где они и чем занимаются,
узнал, что в Ашхабаде учится его невеста по имени Марал. О том, что Хаиткулы побывал у матери своей невесты, он, конечно, не догадывался и не имел понятия, что Бекджан приходится братом Марал. Сам же, кроме того, что жена его работает заведующей детским комбинатом в Керки и что у него двое сыновей и две дочери, ничего о себе не рассказал. Хаиткулы же никогда специально не интересовался биографиями своих друзей и знакомых. Когда ему рассказывали о себе, он слушал; если умалчивали, не нак стаивал. То же самое было и в отношении Палты Ачиловича. Дел было так много, что не хватало времени черкнуть пару слов Марал, где там думать о биографии и особенностях характера Палты Ачиловича! Когда было время — не хотелось ни о чем расспрашивать, когда могло возникнуть желание вникнуть во что-то, не было времени. Если выдавалась свободная минутка, все его мысли возвращались к Марал. Но теперь это не были спокойные мысли. Образ Нурмурата Нуралиева всплывал в памяти, и тогда Хаиткулы чувствовал, как острая боль отдается в левой стороне груди. Только одно лекарство помогало ему сейчас, любимое многими средство от житейских невзгод,— работа. Здесь, кстати, он лучше узнавал и Палту Ачиловича.
«Почему в эти минуты между следователем и хозяином дома нет взаимопонимания? — задал себе вопрос Хаиткулы. — Оттого, что Палта Ачилович, только появившись здесь, настроил его против себя. Отказался от угощения... Сначала держался неестественно настороженно, потом перешел на искусственную ноту, потом снова взял властный тон. Даже если бы с самого начала он говорил сладким голосом, тяжелый взгляд выдал бы, что на уме у него совсем другое, а это неизбежно вызвало бы подозрение и сопротивление. Значит, вся ошибка в притворстве. Если ты смеешься, когда тебе хочется плакать, или, наоборот, льешь слезы, когда на душе весело, — это всякому видно, имей он хоть каплю ума. Самое лучшее — оставаться самим собой... Что может быть проще и одновременно полезней для дела!»
И все же, глядя на Палту Ачиловича, Хаиткулы понимал, что опыт много на своем веку потрудившегося следователя может пригодиться. Потому и не вмешивался в его беседу с. Худайберды.
Хозяин дома на замечание Палты Ачиловича — отвечать человеческим языком, а не прищелкиванием,— сначала не
отреагировал, но, подумав, что следователь, однако, не принадлежит к слабонервным людям, совершенно спокойно ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50