— Это вроде бы так и есть. Сатыке сообщил, что мы должны поставить гостевые юрты.
— Тебе, значит, их делать?
Асеин молча кивнул.
Санджар нахмурился, сердито пожевал губами.
— Нынче все они, наши великие люди, одинаковы. Тем, кто выше их, готовы пятки лизать, угощают, восхваляют до небес, руки к сердцу прижимают, кланяются до земли, а перед нами, простым народом, грудь выпячивают, смотрят на нас свысока. Ума не приложу, когда все это кончится.
— Кругом лесть да ложь. Они сыты, в чести, им ни до кого дела нет, — согласился Асеин.
Казат слушал их молча, но ему смешно было, как это два старика, сидя в чистом поле, наперебой честят богатых и знатных. Чудаки, почему они тем прямо в глаза не скажут? Или боятся?
— Бога они забыли, эти твои пустохвалы. Давеча меня Саты-бий к себе позвал будто самого уважаемого человека.
— Ну?
— Вот тебе и ну! Не думай, что он обо мне соскучился. Про юрты эти самые объявил.
— А еще что?
Асеин поглядел на Санджара как-то равнодушно, пустыми глазами, словно видел перед собой незнакомого человека.
— А еще велел он тебе и мне поговорить с народом, объяснить, что, мол, нынче кокандцы взяли верх, что надо собрать налог... Приехал я сюда, а они уже без нас распорядились, не стали наших уговоров дожидаться, всё покончили.
— Что ты болтаешь?
— То самое. Забрали все подчистую, ребятишкам на пропитание ни зернышка не оставили.
Санджар как-то сразу весь осунулся.
— Как же... наши-то допустили? Ведь они тут оставались...
— А что им делать было? И так все избиты. Налетчики эти, собачьи выродки, даже с детьми не стеснялись. Вон погляди...— Асеин повернулся к Казату.— Подыми-ка рукав.
Санджар взглянул на распухшую, покрасневшую руку мальчика и принялся ругать насильников.
— Вот такие дела.— Асеин произнес эти слова резко, со
злостью.— Они не одни разбойничали, с ними разъезжал голобородый Мисиралы.
— Ах он погань такая! Надо же, а? Необходимо сообщить Саты-бию, он мудрый человек, научит, как быть.
Асеин даже рассмеялся.
— Нашел кому жаловаться! Ты что, совсем ума решился? Я же тебе объяснял: он нам только и талдычил, что кокандцы теперь в силе, что надо собрать налог. Вчера, только вчера собрал к себе сарбанцев и людей из рода кулболду. Совет держал, понимаешь ли. Уговаривал встать на сторону кокандцев.
— Вот оно что! Все проведал, старая лиса. Но ведь дело-то не в нем одном, решается судьба всего племени кунту. Как бы то ни было, надо рассказать ему о том, что творил Мисиралы.
— Расскажем, ясное дело. Да только назад ничего не получим. Наши уж собирались идти походом на Бишкек, мстить. Насилу я их отговорил.
Асеин поднял с земли камчу.
— Ну, старик, что делать будем? Надо найти муку, зерно для толокна.
— Милый мой, и ты меня спрашиваешь? Кто тебе даст зерна в эдакое время? Все кругом перебиваются кое-как, откуда же взять?
— Выходит, ложись да с голоду помирай? Ну ладно, мы, старики, а дети-то? Ты это брось. Езжай-ка завтра же снова в горы. Ежели им налог на войско платить не надо, чего-нибудь наскребут для нас. Не задаром, осенью вернем долг. А я отправлюсь в Джоочалыш.
Санджар не стал спорить.
— Ладно,— сказал он.— Другого выхода нет.
13
Не пропали с голоду, до осени кое-как дотянули, а осенью поспел добрый урожай. Год выпал на редкость. Дожди прошли вовремя. В такое лето, как говорится, и на камне трава вырастет. В горах и на равнине хлеба вымахали по пояс человеку. И джатаки не знали как благодарить аллаха за милость. Особенно жарко молился Асеин, тем более что на его земле урожай оказался на отличку. Поле, которое он распахал на целине, радовало сердце густотой и высотой колосьев пшеницы. Каждый день Асеин, прихватив с собой Казата и Кутуйана, ходил любоваться делом рук своих. Он медленно шел по полю, то и дело бережно и ласково трогая
пальцами тяжелые колосья. Улыбался в бороду и повторял про себя благодарность богу: «Спасибо тебе за милость, даруй теперь только покой и мирную жизнь рабам твоим».
О мирной жизни он просил не случайно. Поговорка «рыба гниет с головы» была полностью приложима к раздираемой кровавыми междоусобицами верхушке Кокандского ханства. В апреле месяце заговорщики во главе с Алымбеком- датхой убили Малля-хана и возвели на престол Шамурата. Вначале об этих событиях дошли только неясные слухи, однако потом все подтвердилось. Алымбек стал визирем. Воспользовавшись раздорами, которые начались между Алымбеком и его соплеменником Алымкулом, рвущимся любой ценой к власти, и опираясь на помощь бухарского эмира Музаффара, в Коканд вернулся изгнанный Кудаяр-хан. Шамурату еле удалось бежать. Следом за ним направился и Алымкул — в Андижан, а дальше в Ош. Стало быть, нынче у Кудаяра дела наладились. Он, конечно, не забыл прежние обиды и постарается выместить накопившуюся за время изгнания злобу на своих врагах.
Далеко ходить незачем, взять хотя бы Бишкек. Разве сравнишь крепость в нынешнем ее виде с теми развалинами, в которые превратил ее Семерман?1 По словам тех, кто видел недавно эту крепость, она обнесена с четырех сторон стеной, окружена глубоким рвом, полным воды. Стена высокая и толстая. А сколько там пушек, сколько сарбазов! Нынешний бек не то что Атабек, который не хотел жить в доме и ставил в крепости для себя юрту. Нынешний Ракматылда привык к роскоши, одевается пышно, носит дорогую чалму и голову держит высоко. О простоте обращения с высшими ли, с низшими говорить нечего: если нужно позвать слугу, хлопает в ладоши, а приказания отдает одним движением бровей. Еще бы: мало кто может похвастаться, что он сотрапезник Кудаяр- хана, а Ракматылда сиживал с ним за одним достарханом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92