— но тоже не выдерживает, улыбается.
— А еще на физику ссылаетесь! — заливается смехом Изат.
— Все правильно,— говорит Мурат.— Молодец, Изат! Тьфу, тьфу,— сплевывает он через плечо.— Будь всегда здорова...
— А я всегда буду здорова! — уверенно говорит Изат.— И болеть не буду, и не умру никогда! Я всегда буду с вами!
И такая непоколебимая вера звучит в ее голосе, что на секунду всем кажется: действительно, никогда не состарится, не умрет этот ребенок и всегда будет с ними... Разве что Айша-апа негромко говорит самой себе:
— О боже, прости этого несмышленыша! Она сама не знает, что говорит!
Ей-то, Айше-апа, известно, как недолга человеческая жизнь... Давно ли сама она была молода, полна сил, и жизнь казалась бесконечной, а смерть — немыслимой и невозможной... «Храни тебя аллах, родная моя...»
Весело Изат, несмотря ни на что. Иногда возьмет кухонный нож в зубы и начинает отплясывать в такт лишь ей одной слышной музыке. И как голову держит, как руками двигает, какие замысловатые движения выделывают ее маленькие стройные ножки! И словно не знает она, что такое усталость... Весь день на ногах, да еще норовит посидеть со взрослыми, когда они по вечерам собираются вместе. И, глядишь, заснет буквально на полуслове, но утром, как только встанут Гюлыпан и Айша-апа, Изат уже снова на ногах, нетерпеливо поглядывает в окно, одеваясь,— что там сегодня интересного, где дядя Мурат? И как приятно ей слышать его похвалу:
— Да ты, оказывается, отличная плясунья! Где ты этому научилась?
— У артистов. Один усатый дядя так танцевал. Их много к нам приезжало, еще акыны были, комузчи... А потом Шаршен выступал.— Изат залилась смехом при этом воспоминании.— Показать, как он выступал?
— Комик Шаршен? — недоверчиво спросил Мурат.— Ты его самого видела?
— Ну да, а вы не видели, что ли?
— Нет.
— А я сейчас покажу, хотите?
— Давай.
Изат накинула на плечи чапан Айши-апа, обошла всех, поклонилась и, округлив глаза, выпятив пухлые губы, произнесла в нос:
— Родичи... Здравствуйте! Как вы поживаете? Что-о? Вам же сказал этот мальчик, что я Шаршен... Так вот... Давайте-ка я начну со своего отца...
Отец мой Термечик был так «богат» — Носил он облезлую шкуру — «шелк»! И юрта была, без всяких заплат — Да только как тот дырявый мешок...
Вот таким был его отец, — закончила Изат, и все засмеялись.
— Вылитый Шаршен,— сказала Айша-апа.
— И правда, очень похоже,— с улыбкой добавила Гюльшан.
— И к нам они приезжали,— стала рассказывать Дарийка.— Наши сваты с того аила, где жил Шаршен. Действительно, родственники... Наш сват так рассказывал. Была у него бабушка... Ну, старушка и старушка, мало ли их в аиле... Когда приехала, была совсем молодая. А через месяц умер
ее отец, старый уже был. А наивная была бабуля, все об этом знали. Шаршен тоже, конечно, знал. Но любил ее... Как приезжает, обязательно приходит к ней, подарки приносит, расспрашивает о здоровье... Вот раз она ему и говорит: «Подожди, Шаршен, хочу попросить тебя...» Тот, конечно, ждет. Бабуля долго копалась в своих платках, наконец вытаскивает рубль и говорит ему: «Вот, возьми. Когда будешь в городе, купи мне хромовые сапожки, атласный чапан, шелковый платок, ну и плитку чая еще...» Шаршен взял этот рубль, ничего не сказал и уехал. Приезжает через месяц и — к этой старушке. Расспрашивает ее, как здоровье, о детях, о внуках, даже кошку не забыл... А потом раскладывает все, что бабуля ему заказала: сапожки, чапан, платок, даже о чае не забыл, и спрашивает: «Все привез, что вы заказывали?» Та смотрит и благодарит его: «Все, родной, спаси тебя аллах...» А Шаршен голову опустил, как будто в чем-то провинился перед бабулей, и говорит: «Вы знаете, там кое-что осталось от вашего целкового, так я не выдержал, пива выпил,..» А бабуля,— Дарийка, не выдержав, уже откровенно смеялась,— утешает Шаршена: мол, ничего страшного, подумаешь, на сдачу пива выпил. Это ничего, говорит, ну, выпил, ну и бог с ними, с этими деньгами...
Теперь уже все смеялись. Мурат, вытирая глаза, сказал:
— Дай бог ему долгой жизни...
И не знал Мурат, что как раз в этот день, восьмого августа тысяча девятьсот сорок второго, Шаршен распрощался с жизнью.
XII
Осень прошла, и зима уже на переломе. Никто к ним не приехал. И сколько взглядов было брошено на дорогу... Только Мурат туда не смотрит... Что смотреть? Он уже отчаялся дождаться кого-нибудь. И так ясно, что война не кончилась и ждать кого-то бессмысленно. Но не скажешь же об этом женщинам... Если уж говорить, то сразу надо было. А сейчас — зачем лишать их последней надежды?
Еды совсем мало осталось, каждую горстку кукурузы не раз на ладони взвесишь, прежде чем в котел опустить. Сушеное мясо, что прошлой осенью заготовили, тоже кончилось.
Мурат все время помнил о двух мешках зерна, спрятанных в Конул-Джаре. Самый последний резерв... Но не добраться сейчас туда, закрыты перевалы. А еды, как ни экономь, хватит самое большее месяца на полтора...
И однажды вечером зашел разговор, которого так не хотелось Мурату... Начала Айша-апа:
— Трудное у нас положение...— Она помолчала, взглянула на Мурата, и ему стоило усилий, чтобы не отвести взгляд.— Много пережили... А что впереди? У бога проси не проси, а сыт не будешь.. Живот словами не наполнишь... Надо что-то делать...— Айша-апа помолчала, снова взглянула на* Мурата.— Мы не в аиле, к соседям не пойдешь и взаймы не попросишь...
— И не говорите,— сказала Гюлыпан.— Зиму еще как-то продержимся, а дальше как? Если никто не приедет?
— Да кто приедет...— безнадежным голосом сказала Сакинай.— Если до сих пор не приехали...
Молчали все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94