— Ну, тогда и я остаюсь при своем! — Совершенно разъяренный Саусайс вскочил с места. — Это, же самое наглое мошенничество! До свадьбы сулить золотые горы, а после свадьбы не платить даже по счетам!
— Брак такая же сделка, как всякая другая. Тут нет никакого мошенничества. Ты хотел с помощью брака разбогатеть, а я — отделаться подешевле. На этот раз посчастливилось мне. Но и ты не остался с пустыми руками — у тебя теперь есть жена. Чем плоха Валентина? Стройная, как березка! Бог знает, стоишь ли ты сам-то ее? Ну, да что говорить — двое нищих очень хорошо подходят друг другу. Учитесь теперь сами наживать богатство. Когда я женился, у нас тоже ничего не было. Только по паре трудолюбивых рук.
— Этого-то как раз Валентине и не- хватает.
— Надо было раньше смотреть, теперь поздно плакаться. Каждый должен терпеливо нести свой крест.
— Я уж не допущу, чтобы меня стригли, как барана! Отведу Валентину обратно и нянчитесь с нею дальше!
— Теперь, сынок, тебе надо с ней нянчиться! — крикнул Нагайнис вдогонку выскочившему за дверь зятю. Но тот уже не слышал слов тестя. Поглядев на захлопнувшуюся дверь, Нагайнис добродушно покачал головой. «Нынешние молодые люди больно уж загордились, — подумал он. — Жену получил, да еще и деньги хочет! В наши времена человек бывал счастлив, добившись своей суженой. О приданом и в голову не приходило заикаться. Он еще грозит мне разводом! Да пускай разводится, сам себе исковеркает жизнь. Валентине-то что, мало ли разведенных жен. Хорошо, что я взял обстановку на выплату и записал квартиру на ее имя. Иначе этот сумасброд бог знает чего натворил бы сгоряча. Теперь он взнуздан, а поводья в руках у Валентины. Пусть попляшет, никуда не удерет. Уж Валентина-то справится с таким жеребчиком!»
Разъяренный Эдмунд не мог придумать ничего лучшего, как прямо от тестя отправиться домой. Когда он уходил, Валентина валялась на диване, а когда вернулся, спала уже в кровати. Значит, она все-таки перебралась с дивана на кровать! Эдмунда охватило бешенство, и он закричал:
— Так, с этим вечным спаньем, ты и меня проспишь!
Валентина испуганно села. Но разобрав в чем дело, успокоилась и, снова укладываясь, сонно пробормотала: — Не просплю.
— Это же не жизнь — в беспробудном сне. Когда же ты, наконец, проснешься?
— Тогда же, когда ты проспишься от своего пьяного угара. Ты собираешься куда-нибудь пойти?
— Да, пойдем в кинематограф украшать душу, — злобно прошипел Эдмунд.
— Вот и хорошо, пойдем в кинематограф. Иначе и вправду что-то ко сну клонит. — Валентина, оживившись, вылезла из кровати и начала протирать глаза.
— Никуда мы не пойдем! Сейчас Сами разыграем кинороман. Мы не можем жить вместе, нам надо раа-вестись.
— Ты уже сказал об этом папе? А как же любовь, о которой ты все время твердил?
— Я думаю, что ты ее уже проспала! Твоему отцу я.сказал, что не проживу с тобой больше ни одного дня. Он наглый обманщик. Теперь только того и жди, что вот-вот придут и распродадут всю обстановку.
— Нет, этого быть не «может, она куплена в рассрочку! Вот если неаккуратно платить, магазин заберет обратно.
Эти слова Валентины были для Эдмунда подобны удару грома. В дикой ярости он только и мог воскликнуть:
— А ты сама случайно не куплена где-нибудь в рассрочку?
— Так бывает, Эдмунд, когда не верят в любовь. Я тебе всегда говорила.
— Что ты мне тут мораль читаешь? Забирай свою мебель, купленную в рассрочку, и освободи мою квартиру.
— Нет, милый, квартира на мое имя, и я никуда не собираюсь из нее уходить.
— Ах, так вот твоя хваленая любовь, застрахованная со всех сторон?
— Да разве я не знала, что ты на мне женишься только ради приданого? Я была бы последней дурой, если бы не застраховалась. Теперь ты так скоро от меня не убежишь. Пожалеешь все это бросить. Лучше одумайся, и давай жить по-старому.
— Мне нечего одумываться, и я не хочу больше жить с тобой ни одного, дня! — Эдмунд вылетел из квартиры, как пробка из бутылки шампанского. Неужели его. вправду так объегорили? Что теперь делать? Такое прекрасное начало, такие блистательные были надежды, и все это обернулось какой-то безобразной мистификацией. Нагайнис явно издевался и не сказал-ни одного дельного слова. Нельзя же принимать всерьез все, что он там наболтал. «Наверняка просто дразнил меня». .. утешал себя Эдмунд, не в силах смириться с горькой истиной. Сердце жаждало утешения, хотело сберечь надежду.
Сам не замечая, куда идет, Эдмунд добрался до серого домика, в котором жила его мать. С самой свадьбы он не ходил этой дорогой и не видался с матерью. Теперь можно зайти, поглядеть, как ей живется, узнать, здорова ли она. Да кстати призанять деньжонок на папиросы, каких-нибудь десять лат. Сказать, что позабыл кошелек. Нельзя же выкладывать матери всю правду...
Старуха как раз сидела за своей обычной трапезой: кружечка кофе с сахарином и печеная на углях селедка. Она только что пришла с работы и опять размышляла о счастливой судьбе своего сына. При виде Эдмунда у нее сердце замерло, одновременно от радости и от зловещего предчувствие: что-то пригнало его сюда? Эдмунд привычно-торопливо поцеловал мать в лоб и тотчас уселся на кушетку, где так часто спал, когда у него еще не было квартиры. Нередко ему приходилось жить тут от получки до получки, когда не на что было снять себе комнату. В таких случаях он не только жил, но и кормился у матери. Обстирывать же
сына она всегда считала делом своей чести, и эту честь хотела хранить за собой до могилы.
— Каким это ветром, сынок, тебя занесло? Я уж думала, ты совсем позабыл свою старуху. Другой раз и хотелось самой сходить, да не смела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133