— Мильдочка, ну что же ты так огорчаешься? — притронувшись к ее плечу, ласковым голосом заговорил Цауне. Мильда слабым движением оттолкнула его руку и сказала, не подымая глаз:
— Мне грустно оттого, что мужчины такие ужасные. Рассыпаются мелким бесом, пока не заполучат женщину, а как добьются своего, тут и показывают свою истинную ужасную натуру. Я всегда верила тебе больше, чем самой себе. А теперь вижу, что верила напрасно.
— Не говори так, именно теперь ты мне стала еще ближе и дороже. Я не могу представить себе жизнь без тебя.
— Зачем ты лжешь? Если уж ты стыдился своей женитьбы и прятал кольцо, значит, скоро будешь стыдиться и меня самой.
— Ах, это несчастье с кольцом! Хоть бы ты попыталась меня понять. Ну, я не могу объяснить. Я боялся, что Аустра опять будет издеваться, и никому ничего не говорил...
— Ты же мне рассказывал, что все желали тебе счастья и Аустра еще расспрашивала о моем приданом. Как можно так лгать?
— Я не лгал, но ты меня спрашивала, и просто нужно же было что-то отвечать.
— Разве я спрашивала для того, чтобы ты мне рассказывал всякие глупости? Я хотела знать, что именно они говорят!
— А разве они бы не могли сказать именно это, если бы у нас зашел такой разговор? Никогда не расспрашивай меня о подобных мелочах, я их просто не запоминаю! Если мне приходится что-нибудь рассказывать, то я никогда не помню, как оно было в действительности, а стараюсь представить себе, как ойо могло быть.
— Я всегда помню до последней мелочи все, что было! И мне никогда не приходится выдумывать разные глупости.
— Очевидно, у женщин это получается лучше. Милая, прости меня, и не будем больше- ссориться, — умолял Цезарь, считая, что теперь-то уж все будет хорошо. Однако эти его слова только подлили масла в в огонь. Гнев Мильды ярко вспыхнул, чтобы -вскоре погаснуть опять. Яркость этой вспышки перепугала
Цауне.
— Разве я ссорюсь? С таким человеком, как ты, не стоит и разговаривать, не то что ссориться! Он ничего не помнит... Так может говорить только лицемер, а не муж! Как можно забыть то, что было? Я никогда ничего не забываю.
— Ну, хорошо, хорошо, только прости меня.
- Никогда я тебя не прощу. Ты хочешь только использовать меня, а когда я стану старой, выбросишь вон. Так делаете вы, мужчины!
Цауне слышал эти полные волнения и гнева слова, и его вдруг осенило: ведь она говорит почти то же, что Аустра! Почему же я не причитаю, что мне это надоело? Наверно, она хочет, чтобы я вечно клялся ей в любви? Но я уже достаточно клялся, добиваясь, чтобы она поверила в мою любовь Теперь это достигнуто, и все клятвы с моей стороны излишни. Стоит ли повторяться, если и так все ясно?
В этот вечер Цезарь и Мильда заключили мир, а в конце концов он получил и обед. За едой они совсем помирились, а потом растаяли в нежности, что сама собой вырывалась наружу. Над ними витал ангел мира и согласия, услаждая их уединение не только в вечерних сумерках, но и ночью. Летом после грозы всегда наступает невыразимо тихая, мягкая погода, тогда как зимой поднятые бурей завывания ветра не утихают подолгу. А Цезарь с Мильдой переживали ведь только начало своего лета.
Правда, летом после прошедшей грозы воздух опять накаляется и собирается новая гроза. Неудивительно, что Цезарь и Мильда еще не были по-осеннему зрелыми и время от времени попадали под действие летних гроз. Даже землетрясение не продолжается вечно: как же могут быть продолжительными супружеские ссоры? Они рассеиваются столь же внезапно, как вспыхнули, и тонут в блаженстве любовных ласк. Так происходило и у Цезаря с Мильдой. Он всегда был молчалив и спокоен, Мильде же время от времени приходили на ум сразу все грехи мужа, и тогда Цезарь вынужден был снова просить прощения за то, что давно уже прощено. От этого перетряхивания проступки Цезаря не могли покрыться пылью и в них не заводилась моль. Все грехи лежали перед ним, как лезвия, наточенные до блеска, о которые при малейшей неосторожности можно снова порезаться. Женский хар'актер вообще бурлив, как ручей, и в его берегах немыслимо спокойное течение. Цезарь постепенно привык к внезапным вспышкам гнева у Мильды и даже полюбил их. Правда, видеть самое пламя гнева было очень тяжело. Но со временем он узнал, что это пламя не смертельно и за ним следует тихая нежность, полная любовного счастья.
В это самое время Аустра плела сеть, чтобы поймать в нее Цауне. Цеплис ей уже окончательно опротивел, но бросить его она не могла. У него было много денег, и, кроме того, он не вмешивался в работу своей конторщицы. Время от времени можно было перехватить из кассы сотню-другую на самые неотложные нужды. Авось, когда-нибудь все уладится, и Цеплис подарит ей, попросту перечеркнув, недостачу в кассе. Это же не миллионы, а всего лишь несколько сотняжек. А что такое несколько сот лат для богатого человека?
Хотя Аустра никогда не брала на свои надобности больше, чем по сто лат, чаще всего ограничиваясь меньшими суммами, недостача в кассе росла со сказочной быстротой. А что делать? Цеплису нравилось, что Аустра хорошо одевается, и он часто восхищался
се тонким шелковым бельем, Все это очень дорого стоило. Где ей взять денег? Нет, Цеплис должен понять и не смеет сердиться.Однажды Аустра пересчитала кассу и сама испугалась: недостача достигла уже нескольких тысяч лат. Не может быть! Аустра еще раз тщательно проверила кассу. Но цифры были бессердечны и ничуть не считались с ее изумлением. Куда же могло деваться столько денег? Не было ли у Цауне другого ключа от денежного шкафа? Почему он постоянно оставался в конторе после окончания работы и никогда не жаловался на свою бедность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133