это невольно чувствовал каждый встречавшийся с Бриеди-сом, не говоря уже о рабочих, сталкивавшихся с ним изо дня в день. Поэтому Бриедис на своей должности надсмотрщика чувствовал себя не очень-то уютно и уже намеревался поближе к осени улетучиться отсюда и опять поискать счастья в лесоторговле. Уголовное
дело о пуйкельских дубах против него было прекращено ввиду отсутствия состава преступления, а на подачу гражданского иска у новохозяина и у рабочих не было денег. Теперь они могли дожидаться, покамест Бриедису не заблагорассудится рассчитаться с ними добровольно. А ведь Бриедис был не настолько богат, чтобы ни с того ни с сего бросаться деньгами, когда никто не может взыскать их. Человек, собирающийся нажить состояние, просто не имеет права так швырять деньги. При косьбе у хорошей косы заусенцы отваливаются сами собой; так же и будущим богачгам надо избавляться от всех лишних расходов. На бессмысленном расточительстве далеко не уедешь. Разве не сидит уже Удрис в исправительном доме? Не транжирил бы он,, а прикапливал на черный день перепадавшие ему латы, так, может быть, и посейчас заседал бы в ёвоей «Крауе», ворочая еще более блистательными делами. Имел бы собственный дом и приличный текущий счет в каком-нибудь заграничном банке. А называть своим домом и дворцом Центральную тюрьму — все-таки небольшая честь. К тому же приходится проводить время в бездействии, пока другие наживаются и пухнут от денег. Нет, во всем необходима умеренность; невоздержанность до добра не доводит: найдутся завистники и выроют тебе яму. Не безобразничай Удрис так явно, ревизионная комиссия оставила бы его в покое: кому охота копаться в старых бумагах, если за те же деньги можно и без всякой ревизии сказать на общем собрании, что все в порядке? Но о пьянстве и мотовстве Удриса говорила вся Рига. Пришлось, наконец, и ревизорам продрать глаза и взяться за дело. Тут уж, понятно, для Удриса все было кончено.
А Бриедис уже прикарманил немалые деньги, предназначавшиеся то ли для умножения богатства Цеплиса, то ли для удовлетворения нужд рабочих. Если все делать в меру, никто не заметит. Почему на заводе вместо ста пятидесяти рабочих не могут числиться, скажем, сто шестьдесят или сто семьдесят человек? Если уж Цеплис, живя в Риге, хочет, чтобы ему тут сколачивали состояние, должен же он позволить и другим немножко заработать. Это ведь старая истина — где
дрова, там и щепки. А если подбирать эти щепочки, то и своя печка всегда будет теплой. Не все же такие счастливцы, как Цеплис, который может вырубать на дрова целые леса! Другие вначале должны довольствоваться малым. А Бриедис был мастер подбирать щепочки. Впрочем, он умел не только подбирать, но и отдирать их там, где никаких щепок нет, где все уже гладко обстругано. Бриедис выбирал наименее сообразительных рабочих, из тех, что сами не подсчитывают проделанную ими работу, и систематически выводил им меньший заработок. Отсюда на его долю тоже перепадало несколько десятков лат в неделю. Деньги ведь любят, чтобы их не только зарабатывали, но и считали; кто их больше считает, к тому они и валят-валом. Иные вообще только и делают, что считают свои деньги и называют это работой, — тогда деньги валят к ним еще быстрее. Люди похожи на листы кассовой книги: одни годятся только для дебета, другие — для кредита, а третьи, точно промокашка, осушают и первых, и вторых. Бриедис не только считал деньги, ему приходилось и работать; поэтому он скорее был промокашкой, разбухающей как, от дебета, так и от кредита. Часто Бриедис вынужден был трястись — как бы Цеплис не поймал и не выгнал его, как бы рабочие не раскрыли его мошенничества и попросту бы его не избили. Однако, действуя осторожненько, он надеялся продержаться до осени; притом он еще постоянно хвастал своей честностью — документы у него всегда были в порядке...
У Цеплиса действительно было столько дел, что не хватало времени контролировать Бриедиса, хотя он ему никогда не верил и считал нечистым на руку. Он не сразу решился поручить Бриедису выдачу заработной платы рабочим и согласился на это лишь в видах экономии, когда Бриедис вышел из тюрьмы и выяснилось, что с ним никто не мог ничего сделать. Цеплис сам почти уверовал в то, что Бриедис честный человек, — ведь настоящих жуликов в тюрьму не сажают: они уже знают свое дело настолько хорошо, что им незачем идти в тюрьму учиться! Держать рядом с
Бриедисом другого человека и платить ему было бы излишней расточительностью. А поездки самого Цеплиса на завод нельзя было принимать всерьез. Они напоминали скорее увеселительные прогулки без необходимой деловой серьезности., так как, вместо Цауне, директора теперь повсюду сопровождала Аустра. Бриедис тотчас смекнул, что если уж коммерсант в деловые поездки начинает брать с собой женщину, значит, он больше ничего не контролирует и вообще становится легкомысленным и поверхностным. Ты ему рассказываешь о ходе дел на предприятии, а он не слышит, хоть и притворяется, будто слушает очень внимательно. В действительности же он думает только о привезенной с собою даме, вспоминая, как ветер раздувал ее платье или трепал ей локоны. Тут ты можешь докладывать ему, о чем хочешь, особенно если умеешь пересыпать свой доклад множеством цифр.. Так Бриедис и поступал, и результаты всегда получались самые для него наилучшие.
Цеплис водил Аустру по заводу и вокруг штабелей кирпичей, рассказывая и прикидываясь очень сведущим. Он уже не проверял работу завода, а только показывал Аустре, как из глины формуют кирпичи. Когда ей надоедало шлепать по глине, они всякий раз уходили погулять туда, где пр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133