Но на этот раз он решил огрызнуться:
— Неизвестно, где сидит больше предателей — на Тынисмяги или на Вокзальном бульваре.
— Гляди-ка, чему тебя уже научили! — удивился Рихи.— Шпаришь, точно из «Рахва Сына» К
Хоть Рихи и любил разыгрывать комедию, хоть он и сейчас фокусничал, Аннес чувствовал, что Рихи все-таки чуть-чуть его ценит. Аннес знал, что Рихи заговаривает всерьез о серьезных вещах только тогда, когда хоть что-нибудь находит в своем собеседнике. Это что-нибудь многолико, иной раз достаточно одной остроумной фразы. Апнес понимал и то, почему Рихи ненавидит газету соцев. Аннес знал, что соцы и их газета при каждом удобном случае утверждали, будто Вокзальный бульвар превратился в гнилое болото, что там уже и не разберешь — где кончается подпольный организатор и где начинается агент охранной полиции. По мнению Аннеса, соцы грубо пересаливали, он не очень-то уважал «Рахва Сына». А больше всего Аннес не терпел, когда его кто-нибудь называл соцем. Между настоящими соцевскими заправилами и собой он провел резкую черту, а Рихи сейчас как бы включил его в одну компанию с Реем и Пийскаром, Янсом и Ойнасом. Это-то и возмутило Аннеса.
Он еще не успел ничего сказать, как Рихи спросил:
1 «Рахва Сына» («Слово народа») — газета социал-демократов.
— Почему ты начал ходить на Тынисмяги?
— Я хожу играть в баскетбол.
Аннес сейчас же почувствовал никчемность своих слов. Опять он показал себя перед Рихи пацаном! Так может говорить напроказивший мальчишка, который хочет оправдаться и как можно дольше оттянуть порку. Аннес не совсем и врал. Его привела на Тынисмяги именно игра в баскетбол. Приятели, вернее, парни, с которыми он был вместе в летней колонии, позвали его, и он пошел. Теперь Аннес был своим человеком в Рабочем спортивном клубе и вместе с тем — молодым соцем. Членом Таллинского социалистического союза молодежи. Молодые соцы были, по мнению Аннеса, совсем из другого теста, чем старые деятели правых со-цев; в душе он считал молодых социалистов почти красными, вроде Рихи, и сейчас здорово огорчился тем, что Рихи этого не понимает.
— Играть в баскетбол и в корону вы мастера! — Рихи опять заговорил свысока, и Аннесу не пришло в голову ни единой удачной мысли, которая могла бы убедить Рихи. Вдруг ему что-то вспомнилось, и он бросил резко:
— А про твоего Артура из России ни слуху ни духу. Говорят, посадили за решетку, посчитали провокатором.
Теперь Рихи по-настоящему возмутился.
— Замолчи! Ни один из ваших деятелей на Тынисмяги не достоин Артуру и шнурки на ботинках завязать. Прочисти мозги от той мути, что в «Рахва Сына» пишут, или, по крайней мере, заткни свою глотку.
Аннес пошел на попятный, он и сам понял, что сказал лишнее.
— Я не читаю «Рахва Сына».
— Молодой соц — и не читает, что настоящие соцы проповедуют!
— Молодые соцы — не соцы.
— Ругал котел печной горшок, а оба в саже. Аннес предпочел переменить тему разговора и спросил:
— Отсидел свой срок?
— Дать тебе в зубы—вот было б самое правильное,— опять обозлился Рихи.
Аннес сообразил, что снова дал маху, Он ведь знал, как политзаключенные относятся к тем, кто подает прошение о помиловании,— Аннес только сейчас об этом
вспомнил. Он совсем не хотел раздражать своего друга, они и так все время обменивались шпильками. Но считает ли его Рихи своим другом? Относился ли вообще Рихи когда-нибудь к нему как к настоящему другу? Он когда-то был уверен, что Рихи — его лучший друг, ему, Аннесу, было тогда десять лет, Рихи — четырнадцать. Позже они разошлись, Рихи уже не привлекала компания таких мальчишек, он будто проходил мимо Аннеса.
— А чего ты меня ругаешь юным господином и соцем!!
Рихи неожиданно рассмеялся. Он всегда любил хохотать во все горло; да что хохотать — это было прямо ржанье.
— Рассердился, брат? А меня ты просто разозлил. Об Артуре ни слуху ни духу! Знаешь, парень, так может сказать только подлец. А потом: «Отсидел свой срок?» Я же не шкурник какой-нибудь, чтобы... У тебя самые что ни на есть соцевские повадки, ты не обижайся. Ну да ладно, это все ерунда.
Аннес улыбнулся.
— Как аукнется, так и откликнется.
— Чертовски жалко, что отец тебя не выпорол как следует.
В последних словах Рихи не было ни злобы, ни насмешки, так мог говорить только свой парень. Но ведь о Рихи никогда не знаешь, что он через минуту скажет или сделает.
— Какого дьявола ты туда к социал-фашистам подался? Или не знаешь, какую игру ведут на Тынис мяги?
Аннес снова взъерошился и насторожился.
— На Вокзальный бульвар ты меня не позвал,— сказал он почти с упреком.
— Кто его знает, может, и правда — моя вина,—< с искренним сожалением произнес Рихи.— Может, действительно. На Вокзальный бульвар я уже и не могу тебя позвать, там все разгромлено. Ты знаешь, что Дом рабочих хотят у рабочих забрать?
Аннес не знал этого точно, но что-то слышал. Рихи коротко рассказал, как обстоит дело, немного подумал и вернулся к прежнему:
— И отец тебя пустил?
Теперь, когда Аннес преодолел свое смущение, когда он почувствовал, что Рихи недаром за него взялся, он сразу нашелся что ответить:
— Не думаю, что ты во всем стал бы спрашивать? совета у своего отца.
— Наверно, не спрашивал бы,— согласился Рихи. Человек сам должен знать, что делает. А ты знаешь?,
— Как будто немножко знаю.
— Ну вот видишь — немножко. Немножко — не годится. В том-то и беда, что немножко. Ты знаешь, кто после первого декабря вошел в правительство как министр пропаганды?
Аннес не знал.
— Соцевский златоуст Аст. Сразу же было образовано новое правительство «широкой коалиции» — «от стенки до стенки», и в него вошли два соца:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62