отец говорил о конной полиции и Анвельте, а директор не говорил. Но одно Аннес теперь хорошо понял — что бунтовали действительно красные, большевики и коммунисты и что и те, и другие, и третьи—злейшие враги эстонского народа и государства. Тийя тоже болтала, что бунтовщики — красные но что они враги, этого она не знала»
Это скажет Типе он, Лннес, и пусть она не считает себя семи пядей во лбу. Тийя — девчонка, а у девчонок волос долог, да ум короток. Тут Аинесу вспомнилось, что и отец не называл повстанцев врагами, а ведь он знал о бунте больше, чем директор. Поэтому в голове у Анне-са опять возникла путаница, а так как директор без конца повторял одно и то же, стало вдруг нестерпимо скучно. Аннесу стало так скучно, что он забыл спросить директора, кто такой Анвельт и начнут ли теперь расстреливать людей. Аннсс очень обрадовался, когда зазвенел звонок и началась первая перемена.
Во время перемены какой-то верзила из шестого класса подставил Аннесу ножку, Апнес упал на четвереньки. А парень похвастался своему товарищу, что вот так же вчера утром расколошматили красных. Аннес больно ушибся коленом, но не захныкал, а показал долговязому язык. Заплакать было бы позорнее, чем показать язык, но и такой ответ — не бог. Аннес — не какой-нибудь красный враг, чтоб его швырять наземь. Однако ни полицейским, ни военным он тоже не хочет быть, если они такие, как этот оболтус.
Вечером Аннес спросил отца, правда ли, что большевики и красные — враги эстонского народа. На этот раз отец не велел ему замолчать, а в свою очередь спросил — кто это так говорит.
— Директор школы, — ответил Апнес.
— Учителям приходится так говорить,— произнес отец.
Из слов отца Аннес тоже не вынес полной ясности. Он хотел спросить еще о многом, но боялся, что отец рассердится. Отец взялся за газету, а он терпеть не мог, когда ему мешали читать.
В этот вечер Аннес впервые прочел газету. Собственно, не совсем впервые: он и раньше, подражая отцу, брал газету в руки, пытался читать, но вскоре откладывал «Пяэвалехт» в сторону. В ней говорилось о вещах, которые его ни капельки не интересовали. К тому же чтение газеты отнимало много времени. Там была уйма слов, которых он не понимал, которых и прочесть-то не умел, даже по складам. Но сегодня у Аннеса хватило терпения. Правда, и теперь дело шлб туго. Некоторые слова приходилось по нескольку раз складывать по буквам, пока делалось понятно, какое именно слово тут напечатано. Но не всегда и это помогало, слово все равно оставалось неясным. Случалось, что непонятна была целая фраза. Что, например, значило: «Нынешний ответственный момент заставляет покончить с партийными разногласиями»? Несмотря ни на что, Аннес упорно продвигался вперед строка за строкой. Пусть это отняло время, но он все же прочел целую большую статью, где говорилось о бунте. Кое-что стало ему яснее, кое-что показалось еще более путаным. Аннесу было теперь ясно, что Анвельт — вожак красных, а кроме того, еще и организатор. Что значит организатор? То же самое, что в армии — генерал? Сложнее обстояло дело с красными. Аннес теперь понял, что красные, большевики и коммунисты — это одно и то же, как, например, булка и сайка или хозяин и владелец. Но враги ли красные эстонскому народу? Тут Аннес засомневался. Газета, так же как и директор школы, называла красных врагами, однако отец, видимо, думал иначе.
На другое утро к ним зашла Тийя. Она делала очень таинственный вид и в конце концов шепнула Аннесу, что ночью забрали обоих братьев Рихи и, может быть, их уже нет в живых.
— Перестань молоть чепуху! — оборвал ее Аннес, совсем как взрослый. Он буркнул так на всякий случай, чтобы эта зазнайка не думала о себе слишком много. Однако новость, сообщенная Тийей, поразила его как громом.
— Чепуха! Сам ты мелешь чепуху! Выдумал каких-то синих, зеленых и черных! Ничего тебе больше не скажу. Сам газеты читает, а даже этого не знает!
Аннес был совсем ошарашен. Откуда Тийя знает, что он читал газету? Неужели у нее и правда глаза колдуньи, как у злых старух? Глаза, которые видят сквозь стены? Лицо у Аннеса залилось краской, словно чтение газет было самым постыдным делом, хуже зубрежки, хуже хныканья, хуже даже, чем ябедничанье, И вдруг ему вспомнилось, что Тийя вчера заявила, будто и Айно убита. Он с облегчением рассмеялся и возразил торжествующе:
— У тебя солдаты вчера и Айно застрелили! Тийя отлично помнила свои слова.
— Я не говорила, что солдаты застрелили Айно. Я сказала — может, ее застрелили?
— Это все равно,— заупрямился Аннес.
— Нет, не все равно. «Может» — это не значит «наверно».
Аниес чувствовал, что Тийя слишком уверена в себе, и счел более разумным немного, совсем немножко отступить.
— Потом спрошу у Рихи.
— У Рихи утром глаза были красные.
Еще новость! Для Аннеса — новость невероятная. Рихи плакал? Никогда! Аннес ни разу не видел, чтоб Рихи лил слезы. Даже когда бывал жестоко избит. Лишь недели две назад Порикюла Сассь, жулье известное, измолотил Рихи чуть ли не до полусмерти, а у того и слезинки на глазах не выступило. Только лицо у Рихи покрылось пятнами, Аннес ни у кого не видел такого пестрого лица. Но реветь Рихи не стал. Сассь сидел у Рихи на груди, прижав коленями его руки, и своими костлявыми кулаками лупил Рихи по голове, пока тот не потерял сознание. Только тогда Сассь поднялся (он был на голову выше Рихи), сгреб монеты и поплелся прочь, время от времени оглядываясь. Они играли в пятаки — Рихи и Сассь, а Аннес просто так прыгал вокруг них. Сассь мошенничал, Аннесу тоже казалось, что он играет нечестно. Рихи сказал об этом Сассю, вспыхнула ссора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62