Начальник штаба сам послал его в первый батальон. Сюда, в третий, он пришел уже по своей инициативе. Он все еще не знал, как поступить Уже несколько раз он решал, что сейчас поползет к немцам. Туман и темнота способствовали переходу. Но немецкие пули не станут делать различия между ним и другими. Нервы его были напряжены.
— Кто здесь... таскается? — услыхал он знакомый голос.
— Это ты, Энн? — взволнованно спросил он, поняв, что подсознательно искал именно Кальма. Эин Кальм, скаут из его отряда, эстонец до мозга костей, патриот, как и он сам, разделяет его мысли, разделит с ним и его риск.
Кальм лежал в мелкой, выкопанной им в заледенелой почве холма яме. Винтовка была положена на бруствер. Он курил, пряча пылающий кончик самокрутки в варежке.
— Я искал тебя,— не теряя времени, начал Мати Рейноп.
— Зачем? — удивился Кальм.
К собственному удивлению, Рейноп не нашел подходящих слов.
— Не хочешь же ты позволить убить себя! — нащу-пывающе начал он взволнованным шепотом.— И я не хочу умирать за русских и коммунистов. Поэтому я и искал тебя.
Кальм молчал. С шелестом, как большая птица, высоко пролетел снаряд, В короткие очереди ручных пулеметов и автоматов врезалось тяжелое бормотанье «максима». Звонко щелкали отдельные, будто заблудившиеся, выстрелы винтовок. Сейчас Кальм слышал все это особенно ясно. Его не обрадовал приход Мати. То, о чем сейчас говорил Рейноп, во время боя ни разу не пришло в голову. С того момента, когда снаряд засыпал его землей, Кальм думал совсем о других вещах, если он вообще думал. О политруке, который откопал его и которому он перевязал голову. О съежившемся в воронке от снаряда Винес, который к вечеру уже рискнул высунуться из ямы. О том, как соскользнул с холма ящик с патронами Тяэгера, и о танке, навстречу которому как сумасшедший бежал Тяэгер. Он, затаив дыхание, пережидал дождь мин и застывшим взглядом смотрел на выскочивших из тумана немцев. Меткий огонь противотанковых орудий воодушевил его. Он, как ребенок, сделал несколько выстрелов вдогонку бронированной машине, С этого момента он уже меньше боялся их. Вблизи враг действительно не так страшен. Политрук был прав.
Политрук... Удивительно — он начал одобрять слова политрука!
Что хочет от него Мати? Он смутно догадывался» почему пришел Рейноп, и совсем не радовался этому,
Рейноп прилег рядом, дыхание его доходило до лица Кальма.
— Сейчас подходящий случай. Нас примут с распростертыми объятиями. Через несколько дней будем в Таллине. Помнишь, я говорил тебе — мы можем попасть домой раньше, чем думаем.., Теперь наступил подходящий момент.
Кальм все еще не отвечал. Что-то в нем противилось предложению Рейнопа. Снова перевязывал он голову политруку, человеку, который откопал его, снова видел он Тяэгера, бегущего к танку. Да, домой он действительно хотел бы. Мати, наверное, прав, зачем даивать минам разорвать себя в клочья?
И все же он не сказал ни слова.
— Боишься? — по-своему понял Рейноп молчание Кальма.— Риск есть, я не скрываю. Но разве здесь нет риска? Здесь в тысячу раз больше возможностей погибнуть. И, кроме того, помнишь, что я говорил тебе в поезде? Тебе не доверяют. Рано или поздно арестуют. Разве легче умереть в лагере для заключенных?
Кальму показалось, что стало тише. Больше он не слышал воя снарядов и мин. Только «максим», пулемет их батальона, нервно постреливал короткими очередями.
Вдруг зазвучала громкая речь на эстонском языке. Голос доносился оттуда, откуда днем, угрожающе покачиваясь, появились танки. Казалось, что заговорили низкие облака, сама ночь.
— Эстонские парни, переходите! Получите хлеба и еды, к сочельнику будете дома!
Металлический голос громкоговорителя умолк, потом снова повторил эти же слова.
— Слышал? — прохрипел Рейноп.— Нас, эстонцев, ждут!
В висках Кальма бил молот. В голове беспорядочно мелькали мысли. Он не может пошевелить рукой. Мама. Барак в лесу, Бежит Тяэгер. Вдруг на него смотрит Кирсти. Вийес дрожит в воронке от снаряда... «Эстонские парни, переходите!» Рейноп вскочил:
— Пошли. Позови своих друзей.
Куда он пойдет? Как он вдруг пойдет? Один. В ночном мраке. Как вор. Ведь его товарищи останутся здесь.
Вдруг сердито залаял пулемет. Кальм понял, что стрелял Тяэгер.
— Не пойдешь? Предатель!
Предатель! Он, Кальм, предатель? Кого же он предает? Разве переход не предательство? Ведь тогда он предаст тех, кто доверил ему винтовку. А остаться здесь? Тоже предательство? Все считают его предателем. Мати. И Кирсти. Почему?
— Предатель! — снова прошипел Рейноп.
Рука Кальма потянулась за винтовкой. Зачем — этого он не мог объяснить себе ни теперь, ни позднее. Он лишь чувствовал, что Мати не имеет права так назьн вать его, что ни он, ни Мати не знают, что никто не знает, не знает и голос, зовущий их домой, кто из эстонцев предатель, а кто нет. И он хотел сказать это Мати. Повернулся, но оттуда, где стоял Рейноп, сверкнул ослепляющий свет, и он упал на спину в яму, которую сам выскреб в мерзлой земле. Он не ощутив боли падения, как не ощутил и боли в груди. Он еще попытался приподняться, что-то сказать Мати, но вместо слов изо рта хлынула кровь, и он потерял сознание.
VI
1
Литературный сотрудник дивизионной газеты Кирсти Сарапик находилась на командном пункте полка. Вокруг по-прежнему рвались снаряды. Как и раньше, трещали автоматы и пулеметы. Треск и грохот то усиливались до гигантского, тысячеголосого хора, то затихали, и ясно слышались отдельные очереди и выстрелы. Лишь когда заговорил фашистский громкоговоритель, на несколько секунд стало тихо.
Командир полка требовал информации от батальонов, штаб дивизии запрашивал то же от командира полка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83