— Мне больше нечего добавить. На стройплощадках неразбериха. Никто конкретно не отвечает ни за материалы, ни за что. Всевозможных инженеров, техников, планировщиков и нормировщиков хоть пруд пруди, а дело хромает на обе ноги.
Лапетеус вспылил:
— Ты говоришь...
— Как классовый враг,— опередил его Паювийдик.— Ты вроде нашего начальника. Ему как только скажешь что-нибудь, так и заведется, словно граммофон: классовый враг, плачешь о старом строе, отсталый элемент. Но разве честный рабочий человек, у кого душа болит при виде разгильдяйства, безразличия, глупости, спекуляции, неумелости и черт его знает еще чего, разве он должен только орать аллилуйя?!
— Вещи нужно рассматривать в перспективе,— немного утомленным голосом произнес Лапетеус.— Конечно, ты в чем-то и прав. Видимо, необходимо глубже вникнуть в проблемы строительства. Изучим, углубимся и, если нужно, поставим вопрос на заседании исполкома или набюро обкома.
— Я все меньше понимаю содержание таких слов, вникать, «основательнее заниматься», поставить на бюро». Если в них есть все же смысл, да изучай, занимайся и вникай. Но прежде всего приходи к нам на стройку. Походи, посмотри. У тебя власть и сила, как я говорил, авось что-нибудь сможешь сделать. Ну, до свидания.
Лапетеус вышел из-за стола.
— Ты все говоришь о силе и власти. Их у меня не так много, как ты думаешь.
Он проводил Паювийдика до двери и снова крепко стиснул его руку.
— До свидания. Приду к вам посмотреть, приду. Сколько от этого будет помощи, это дело другое. Но что-нибудь мы предпримем... Всего хорошего... скромный читатель газет.
Когда дверь за Паювийдиком закрылась, Лапетеус тихонько засмеялся. Последние слова показались ему удачной шуткой.
На совещание он пошел подготовленным.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
Реэт Лапетеус поступила так, как решила. Но ей и в райкоме партии не повезло — первого секретаря на месте не было.
Что делать? Обождать? Прийти в другой раз? Или поговорить со вторым секретарем? Ей не хотелось ни уходить, ни говорить со вторым. Она была убеждена, что от всевозможных помощников и заместителей, вторых и третьих, толку мало, какими бы звучными ни были наименования их должностей. То, что скажет министр или заведующий, директор или первый секретарь, это уже весомо. А все, кто суетятся и хлопочут вокруг главного хозяина, самостоятельно ничего не решают или распоряжаются только по мелочам. В мало-мальски серьезных вопросах они, не согласовав с начальником, ничего не предпринимают. Другое дело в хозяйственных учреждениях, например на базах и в снабженческих конторах, где зачастую тезисе завести связи с подчиненными,— они больше знают, больше рискуют п умеют вести дела. Лучше всего, конечно, когда удается добиться сотрудничества звеньев: маленькие люди информируют и устраивают, большие начальники накладывают резолюции «согласен» или «выдать».
Реэт все же решила поговорить со вторым секретарем, который, как сказали, был на месте. Но ей пришлось немного подождать.
Она села на старомодный пружинный диван с толстыми подлокотниками. Вдыхала характерный запах учреждения, где в шкафах и ящиках столов скопилось много бумаг, где непрерывно приходят и уходят люди, где курят и натирают полы мастикой. Глаза ее скользили по выцветшим обоям, по волнистому карнизу под потолком, по высоким белым дверям.
Все вокруг показалось ей напрасной тратой энергии. Едва ли Андрее поправится. А если и встанет на ноги, то прежнего работника из него уже не получится. На директорском месте его не оставят. Да он больше и не справился бы с руководством комбината. Не под силу. Но если даже суд учтет заслуги и состояние Андреса и не приговорит его к тюремному заключению, то перед ним все равно будут закрыты все пути. Да и какие перспективы могут быть перед калекой? Выхлопотать себе пенсию и киснуть дома? На мгновение она представила себе, как Андрее ковыляет из верхней комнаты вниз. Перед ее глазами возник сгорбившийся, обросший щетиной человек. На нем засаленный халат, через каждые два шага он, задыхаясь, втягивает воздух и харкающе кашляет. У этого человека придирчивый, всех подозревающий и всех обвиняющий взгляд, у него недовольная колкая речь, во всем — озлобленность.
«Нет, нет, нет!»
Реэт едва не крикнула вслух, настолько омерзительной и неприемлемой показалась ей привидевшаяся картина.
Время тащилось улиткой.
Вряд ли он избежит тюрьмы. Закон суров к людям, виновным в авариях. И для Андреса не станут выдумывать новых статей и законов. Какой смысл обивать пороги, дремать в приемных, нервничать? Чего она этим добьется?
«Чего я добьюсь? Возможно ли сохранить его репутацию? А свою?»
Реэт, так же как в разговоре с Муруком, ощутила: высшая точка ее жизни позади. Что еще может предложить ей жизнь? Невеликое счастье — таскать Андресу в тюрЪму передачи или ухаживать дома за больным.
Пусть лучше все идет своим чередом. Андрее основательнейшим образом опозорил их обоих. Они покатились под гору, и этого ничто не может остановить. В глазах всех она запачкана, страшно запачкана. И то, что она сейчас не щадит себя для спасения Андре-са, ничего не меняет.
В спине что-то покалывало.
«Я должна лежать»,— подумала Реэт. И дальше без всякой связи: «Отнесу цветы на могилу Виктора, пусть люди думают что хотят».
Она все больше жалела Виктора.
Перед мужем чувствовала себя виноватой. Вся жизнь казалась прожитой впустую. «Догадывался ли Андрее? — спрашивала себя Реэт.— Конечно. Иначе с какой стати он поехал в Пирита?»
В спине кольнуло больнее.
Она посмотрела на часы. Прошло двадцать минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75