Я не должен был в тридцать первом попадаться, это верно, но меня выдали а теперь меня считают предателем»
но товарищи могут подтвердить, как все было в действительности, мы же сидели в одной камере.
С какой целью я сюда прибыл? Все одно и то же... Приехал потому, что меня выслали, а выслали потому что меня не признавали гражданином Эстонской республики, но и в том случае, если бы не выслали, я бы приехал с радостью. Я выполнял свою задачу, как умел; другой, может быть, смог бы сделать больше, я не какой-нибудь крупный или значительный деятель — себя не переоцениваю. Конечно, теперь я был бы умнее, за семь с половиной лет тюрьмы я во многих вещах стал опытнее, теперь я, может быть, сумел бы сделать больше, я могу сейчас же уехать обратно, если это нужно. Моя жизнь не имеет иной ценности, чем то, что я в силах сделать на благо коммунизма... Нет, это все клевета Эрмы, провокатором я себя не признаю мне не нужно свободы, купленной ценою лжи, моральное падение во сто крат хуже, чем физическая смерть.
Как мое настоящее имя? Это ведь известно, я никогда не скрывал. Яан Юрьевич Эниок, я могу это повторить тысячу раз, может быть, многократные допросы нужны для формальности? Удивительно, значит, следователь знает эстонский язык, раньше он этого не показывал, мы все время говорили по-русски, неужели это какая-нибудь ловушка?
Если бы пол так не качался.. Разве я не ответил? Почему он кричит, я же повторяю... У него странное выражение, почему он искажает свое лицо?
Кто это пляшет вокруг меня, когда следователь успел переодеться, его лицо знакомое... Этот человек меня допрашивал, но только когда и где?
Все внутренности жжет огнем, разве я ел что-нибудь плохое? Утром давали вареную чечевицу, она не могла быть совсем не годной в пищу... Кого это предали за чечевичную похлебку? Опять пол начинает качаться, что-то окончательно перепуталось.
Опять добиваются, как мое настоящее имя, повторяю еще раз: я — Яан Эннок, Яан Юрьевич Эннок уроженец Тарту, некоторые называют Тарту Юрьевом—старая традиция. Странно, откуда такие высокие волны, ветра ведь почти нет?
Кто это схватил его за плечо?
Все спрашивают одно и то же: почему он не отвечает, отвечать нужно. Почему следователь заговорил по-эстонски?
— Вы Яан Эннок?
Ну конечно, когда же он это отрицал, он сразу сказал свою настоящую фамилию, он все время говорил только правду. В тридцатом году его нелегально переправили в Эстонию, а теперь он вернулся, таким странным образом вернулся, охранная полиция организовала ему эту страшную встречу.
— Отвечайте.
Какое право они имеют на него кричать, на бойца революции кричать нельзя, он не позволит на себя кричать, хотя бы просто из чувства человеческого достоинства, откуда у них такие замашки?
Почему его трясут, как смеют его бить по лицу, так ни с единым человеком нельзя обращаться, за ними следит весь мир, неужели этого не понимают?
Где он видел на лице у мужчины такие карие девичьи глаза... что-то совсем перепуталось, что-то не так... где он находится, кто же они, те, что над ним наклонились? Нет, нет, что-то тут совсем неправильно, где он вообще находится, кто его так допрашивает?
— Яан Эннок, вам больше нет смысла отрицать что-либо.
Глаза Эннока снова стали различать, что в действительности происходит вокруг. Его тряс и бил по лицу шорник, с ним говорил следователь. О господи, неужели он сознался, что он — Эннок?
— Не смейте ухмыляться!
Он, значит, все еще улыбается? Это хорошо, что он еще может улыбаться, очень хорошо, он будет улыбаться им в лицо, пока жив.
— Я... требую... сухую одежду.
Кто это сказал? Неужели это у него голос такой хриплый и слабый?
— Уберите его.
Шорник рванул его со стула. Ноги больше не повиновались Энноку, его поволокли, как волочили школьную уборщицу. Так обращаются с трупами. Но он еще не сдался, он потребует протокол, и, если на бумаге будет написано, что он признал фамилию Эннока своей, он вычеркнет эти строчки. Эннок, не спуская глаз с лица следователя, все еще улыбался, он должен найти в себе силы улыбаться, он должен...
ОН ИЛИ НЕ ОН?
История эта случилась на одном крупном предприятии в городе Н. Не будем уточнять его название. Не собираемся мы говорить также о том, что это было за предприятие — промышленное, коммунально-бытовое или центр, распространяющий свет разума. Во-первых, это не имеет никакого значения, так как проблема, о которой пойдет речь, не носит профессионального характера; во-вторых, у нас принято всюду и везде отыскивать прототипы, а в данном случае такие поиски абсолютно лишены смысла. Важен факт, что событие, о котором в городе Н. долго говорили, действительно произошло. Все остальное имеет второстепенное или даже третьестепенное значение. Хотелось бы добавить только, что речь идет о чрезвычайно деликатном предмете и что у автора нет ни малейшего намерения привлекать кого-либо к суду общественности. И, наконец, последнее: прежде чем начать излагать на бумаге историю такого рода, надо, чтобы она стерлась в памяти людей.
А теперь начнем.
1
Херта Грюнберг, высокая голубоглазая женщина,) чьи лучшие годы, увы, остались позади, женщина с белокурыми, рыжими, каштановыми, черными или фиолетовыми волосами — цвет их зависит от моды, настроения и задачи, которую она в данный момент ставит перед собой2,— позднее рассказывала всем, что она уже в гардеробе почувствовала: произошло нечто необычное. Конечно, она и представить себе не могла того, что ее ожидает, ведь никакими особыми спиритическими способностями она не обладала, да и найдется ли на свете хоть один человек, который мог бы запо-
1 Хотя у каждого, кто прямо или косвенно имел отношение к этой в достаточной степени туманной истории, есть свое собственное представление об обстоятельствах дела, автор не стал корректировать эти представления, поскольку задним числом невозможно было до конца выявить объективную истину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98