Впрочем, такое не требует особых талантов. Наблюдая знакомых моего отца, я заметил, что многие кадры среднего калибра обязаны своим служебным положением в большей мере хорошо подвешенному языку, нежели глубоким знаниям. Но Роман действительно обладает способностью на лету схватывать суть вещей. Как я понял из его слов, он когда-то учился на юридическом, работал помощником адвоката, затем лектором, даже преподавателем одного института, потом в некоем культурном учреждении и еще где-то. Сейчас Роман предпочитает независимое положение человека свободной профессии. Он занимается переводами, читает лекции, иногда публикует статьи в периодике и так далее. Недавно мне попалась одна из его статей, и я прочел ее с интересом. Мне понравились ее искусно скрытый подтекст и остроумное высмеивание рутинеров мысли. Теперь я отношусь к Роману с еще большим уважением.
Роман, Вамбола и я встречаемся в этом баре один-два раза в неделю. Роман говорит в шутку, что кафе, расположенных в центре города, недостаточно, если хочешь быть в курсе текущей жизни. Вамбола (он, по-моему, чуточку простоват) думает то же самое всерьез. Вамбола — я не называю фамилий, ведь то, о чем я рассказываю, происходит все-таки в пивнушке,— журналист. Он не числится ни в одной из редакций, даже в редакции радиопередач, хотя львиная доля его творений идет в эфир; он работает во многих редакциях внештатным сотрудником. Термин «внештатный сотрудник» нравится ему чрезвычайно, и когда он немного подвыпьет, обязательно показывает своим партнерам удостоверение в твердой обложке, где черным по белому значится, что тов. Вамбола... действительно является внештатным сотрудником такого-то и такого-то органа печати. Он тоже старается все воспринимать критически и без предрассудков. Пишет главным образом короткие корреспонденции о текущих достижениях, а также лирические стихи, которые изредка публикует женский журнал и очень охотно кладут на музыку композиторы. Между прочим, у Вамбола есть и постоянное место работы, о котором он не любит говорить. Это должность не то дежурного пожарника, не то ночного сторожа на каком-то предприятии, а где именно, я не расспрашивал. Да это и не имеет значения.
Я самый молодой из нас троих. Несколько лет назад бросил учебу в Таллинском политехническом. Просто надоело зубрить. В семействе это вызвало легкое землетрясение. Мачеха плакала, правда, больше из желания понравиться отцу и продемонстрировать, что любит меня как родного сына, но старик действительно пришел в ярость. Он выжал из меня обещание, что закончу заочно, но я до сих пор не сдал ни единого экзамена. Ничего, привыкнет. Пробовал я кое-где поработать. Из проектного бюро очень скоро сбежал, там царила еще худшая палочная дисциплина, чем в институте. В домоуправлении выдержал дольше, но управдом оказался просто растяпой, а мне надоело возиться с дымящими плитами, протекающими крышами, засоренной канализацией, разбитыми унитазами и противозаконными приписками. Вообще жизнь кажется мне чертовски серой — либо тупо тяни лямку, либо комбинируй и вступай в сговор с мелкими жуликами. Я всегда мечтал быть человеком в самом глубоком и широком смысле слова и вовсе не жажду оставаться туполобым исполнителем приказов, винтиком, которого деятели вроде моего старика, не очень-то светлые головы, время от времени крутят туда-сюда и настраивают по-своему. Личности, подобные Роману, импонируют мне своеобразным складом мысли и манерой поведения. У Романа и Вамболы есть, кроме того, замечательная черта: они не лезут воспитывать и исправлять других. Они уважают индивидуальность, свободную волю личности, не терпят, так же как и я, стесняющих казенных предписаний, которые, к сожалению, несет с собой всякая служба. Обо мне они говорят полушутливо, полуодобрительно: битник. Известны мне и те статьи, где утверждается, что в советском обществе для битничества нет социальной почвы. И такого, и другого толка рассуждения — чушь. Я хочу быть только самим собой и не выношу, когда мою свободу пытаются урезывать такие лицемеры, как мой папаша. Недели две назад, когда у него опять пробудились отцовские чувства, я сердито бросил ему в лицо свои истины и считаю, что это подействовало. Во всяком случае, он опять начал выдавать мне карманные деньги. Старик сейчас уважает меня, кажется, больше, чем свое непосредственное начальство, директора треста.
Несколько слов о других посетителях бара. Между прочим, этот пункт общественного питания, который я все время величаю пивным баром и который сейчас официально называется буфетом, переменил уже много названий. Когда-то здесь над дверью висела вывеска «Пивной бар», затем «Закусочная», затем коротко -— «Бар», за ним последовало столь же лаконичное «Киоск». Скоро он получит новое имя. Осенью здесь начнется ремонт, стены выкрасят каждую в другой цвет, дверь облицуют полированной фанерой, электрические светильники перенесут с потолка на стены, установят покрытые стеклом и пластиком тонконогие столики, а на улице замигает красная или зеленая неоновая надпись «Кафе». Роман, который разбирается в диалектике, шутит, что форма изменилась, но содержание осталось то же. Он всегда умеет найти кроющуюся под внешней оболочкой явления внутреннюю суть.
Так же, как энергичная Рийна, мы делим посетителей на две категории: постоянных и случайных. В глазах Рийны мы читаем, что принадлежим к элите ее основных клиентов. Говоря по совести, она и не ошибается. Других, то есть случайных, гостей, несомненно, больше, чем постоянных, каждый день утоляющих здесь жажду, но именно постоянные задают тон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98