Все, все им известно. Известно даже, что у кого на уме, что у кого на сердце. Знают о тебе и такое, чего и сам ты не ведаешь. Каждый за право свое почитает все знать, обо всем судить и рядить. Никто конечно же не смеет и не думает отрицать, что простолюдин есть простолюдин, а князь есть князь, что над младшими нахара-рами есть старшие, а над ними надо всеми есть царь. Нет, нет, конечно же, никто того не отрицает. Но мысленно, но в душе никто не помнит об этих границах. Мысленно каждый садится за стол с царем, дает ему советы, подсказывает решения. Учит, что делать, чего не делать. Кого прогнать из дворца, а кого посадить взамен. Сам про себя решит что-то и тут же распространяет. Что ни день, то новые слухи. Не успеют родиться — глядишь, уже по всей стране разбежались. Вот она — Армения. Все тут друг друга знают, все родня, кумовья, соседушки. Сидели, пировали рядышком за столом, здравицы возглашали, расхваливали друг друга, а там уж и породнились, пошли детишки, и тех переженили меж собой; расплодились они, разъехались кто куда; казалось бы, теперь отдалились один от другого, ан нет, не так уж велика эта даль — всего-то несколько дней пути. А то, что будто бы наши области, нахарарства, совершенно оторваны, отрезаны друг от друга непроходимыми ущельями и горами, это мы выдумали, мы сами же, себе в утешение, себе в подмогу. Уж не внук ли ты Востану, что с крыши свалился и ногу себе покалечил? А ты, никак, зять Варага из Усидзора? Вот оно как тут обстоит дело. Вот она — Армения.
А рядом... Рядом — Византия и Персия, раскинулись из края в край земли, и долго, долго проплывает над ними солнце, и солнечные часы в различных местах показывают полдень в разное время, а все-то мало, все норовят еще кусок урвать от бедного, растерзанного твоего тела, чтоб совсем
уж стало тесно, чтоб ни пройти, ни повернуться. В одну кучу чтоб сбились все, нос к носу, и жили так, застя друг другу свет. Чтоб еще легче было разузнавать все друг про друга, и разносить слухи, и соваться в чужие дела — приятеля, кума, Варага из Усидзора и даже — господи, прости и помилуй, — в дела придворные, в дела самого царя. Чтоб не осталось в стране даже двоих незнакомых. Чтоб не осталось в стране ни единой тайны. И страны чтоб не осталось. Вот тебе и Армения!
Нахарары, старшие и младшие, сошлись уже в трапезной и, разбившись на кучки, завели разговор. Самвел и Мушег Мамиконяны стояли в сторонке от остальных. Первый был сын Ваана Мамиконяна, второй — сын спарапета Васака. Судя по всему, братьям не скучно было друг с другом. Они о чем-то тихонько перешептывались и посмеивались. Никто на это особого внимания не обращал, потому что о чем же еще шептаться, над чем посмеиваться молодым людям, как не над своими любовными похождениями. Пускай себе смеются, пускай веселятся. Любо смотреть, какая нынче молодежь подрастает. Как на подбор красавцы, и один другого крепче, один другого отважнее, кровь в жилах так и кипит, и правильно — а как же? — пусть кипит, пусть клокочет, их сейчас время, их пора наступила, а наше... наше уже все позади, было, да сплыло, прошедшего не вернуть, еще год, другой, глядишь, и ноги протянул. Наш долг нынче — беречь и поддерживать молодых, передать им свой опыт, достойную смену себе подготовить. За ними будущее, за этими отчаянными храбрецами. Пускай придут после нас, пусть правят, распоряжаются. Так уж оно ведется, так и должно быть, не вечные ж мы... Пусть веселятся, пусть радуются, пока могут, а то ведь завтра уж не до веселья, не до смеха будет; как почувствуют, до чего тяжкое бремя власть, как взвалят на себя это бремя, издали кажущееся заманчивым, сладостным, так и коленки подогнутся, и дух перехватит. Потом, конечно, пообвыкнут, потом подладятся, но молодости уже не будет. Не будет молодости. Появится этакий чуть заметный животик и не исчезнет, а станет расти и расти. Потом почувствуешь, что медленнее сделался шаг, что трудновато подыматься в гору. А там, глядишь, и болячки разные высунутся, хвори пойдут. Так что не беспокойся — всему . свой черед, все будет как полагается. Ну а пока смейся, смейся, сынок, смейся и веселись в свое удовольствие.
Смех — это здоровье. Смех — это молодость. А молодость — это будущее. Вот так-то! Между тем Самвел и Мушег Мамиконяны посмеивались вовсе не над своими любовными похождениями. Они смеялись над ними, над стариками. Смеялись, потому что были полны уверенности, что каждый из них способен совершить то, чего не сумел, не смог совершить ни один из этих полумертвых уже старичков. Смотри-ка, вон тот, едва ведь ноги волочит, а во дворец явился, и впредь будет являться, пока еще дышит, ведь как бы не забыли его, не списали, как бы что-то не затеялось, не обошлось без него. Ему ли не знать, каковы, наши законы и нравы? Неважно, велики ли твои заслуги, принес ли ты пользу стране, важно другое — быть всегда на виду, всюду вовремя успеть, вовремя показаться, говорить, ловко и без устали говорить, произносить трескучие, цветистые речи, осыпать застольными похвалами других и выслушивать таковые же себе. Приподняв полу, сбирать и сбирать в нее славу. Даже ночью, даже во сне крепко придерживать эту дорогую свою полу, чтоб не выскользнула ненароком, не пропала бесследно ни единая кроха добытой
тобою; славы. У аспета и венцевозлагателя Смбата Багратуни зачесался нос; экая незадача — хочешь не хочешь, а без руки тут не обойтись, пришлось, значит, поднять на минуту, и что же? — а то, что ты не хозяин уже своей славе, кусочек ее упал и покатился по полу. Может, титул венцевозлагателя от тебя укатился и ты остался аспетом Смбатом Багратуни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148