Сегодня я хочу предложить тебе свое место, хотя бы на день. А я перейду на твое.
— Я доволен своим положением, царь, — пролепетал растерянный, побледневший Вачак.
— Ты разве не знаешь, если царь говорит что-то мягко, пускай даже шепотом, это уже приказ. Неужели в этой стране и доброе дело надо осуществлять в порядке приказа?
Царь встал и укоризненно посмотрел на Вачака. Встали и нахарары. Что тут поделаешь? Едва передвигая ноги, Вачак доплелся до царского кресла и стал за высокой спинкой — только голова его и виднелась оттуда.
— Ну, князь, уступаю тебе на сегодня свое место. По-братски. Без всякой мысли посмеяться или унизить тебя.
Царь быстрым шагом направился к краю стола и уже опустился было на сиденье, но тут заметил, что голова князя Вачака как торчала, так и торчит за спинкою его кресла.
— Сядь, — произнес он мягко,— сядь, чтобы и я сел. Князь Вачак, трясясь, вышел из укрытия и опасливо сел на краешек царского кресла.
Сел и царь. Сели и все нахарары. Каменная тишина воцарилась в трапезной. Странно, в высшей степени странно было, даже при таких обстоятельствах, видеть на царском месте не Аршакуни, а кого-то другого. И, окрыленные тем, что видят перед собою, все сто нахараров, все до единого, представили себя сидящими на месте царя, каждый мысленно сейчас же перебрался на царское кресло, а один даже вскинул руку и помахал своему двойнику.
— А теперь скажи-ка, князь, что ты испытываешь? Что ты чувствуешь, сидя на моем месте?
При звуке царского голоса нахарары опомнились и мигом возвратились каждый на свое место. Лишь Меружан Арцруни чуть-чуть помедлил, подзадержался. А один из стоявших у двери стражей, как ему и следовало, в дураках остался. Только было осмелился устремиться к царскому креслу, но, экая досада, не успел, опоздал, услышал бедняга голос царя и в ужасе повернул с полдороги обратно, застыл опять, как положено, у двери.
— Скажи нам, князь, что ты сделал бы на моем месте?
За столом раздался всеобщий хохот. Нахарары еще удобней устроились на своих сиденьях, предвкушая приятнейшую забаву.
- Не смейтесь, князья. Я решительно против вашего смеха.
Весь превратясь во внимание, царь с нетерпением ждал, что ответит ему Вачак, и нахарары, к неудовольствию своему, поняли, что он и в самом деле не шутку, не забаву затеял.
— Я... — князь Вачак услышал вдруг собственный голос, показавшийся ему чужим, неприятным. — Я бы влез на стол и расхаживал по нему...
— Понятно, ничего подобного ты бы, конечно, не сделал. Просто тебя прельщает такая возможность. Вот, значит, как ты представляешь себе полновластие. Интересно, интересно. Еще что, князь?
— Я приказал бы всем нахарарам брить головы и представать перед царем непременно с голыми черепами, — ответил Вачак, от страха несколько даже осмелев.
— Вот как?! — воодушевился царь.
— Если бы я совершил какой-нибудь грех, я бы всю страну заставил поститься, — продолжал Вачак, все больше смелея и уже не прислушиваясь к своему голосу. — Я запретил бы кому бы то ни было носить те цвета, какие ношу сам. У меня были бы собственные цвета.
— Еще что? — все более воодушевлялся царь.
— Еще? Еще я приказал бы, чтобы четыре моих бдешха, в коротких одеяниях, бежали бы о.бок моего коня всякий раз, как я выеду верхом, —'продолжал Вачак, свободно расположившись в кресле, прислонившись к его спинке и по-хозяйски сжав подлокотники.
— Ну, ну, дальше...
— Когда бы я восседал на троне, мои четыре бдешха стояли бы у его подножия в каменной неподвижности, сложив руки на груди и потупя взоры — в знак того, что их жизнь всецело посвящена царю. — И уже вконец распоясавшись, выйдя из берегов, Вачак желчно, со злобою выкрикнул: — Я уничтожил бы всех бедняков и нищих. Чтоб и духу их не было... В моей стране остались бы только богатые! Только здоровые! Только красивые!
Снова воцарилось молчание. Все взгляды были прикованы к раскрасневшемуся от возбуждения, от счастья князю. Счастье это, наверное, продлилось бы дольше, не заметь князь Вачак именно в эту минуту, что его короткие ноги не достают до пола. Он сразу же опомнился и тихонечко съехал снова на краешек кресла.
— Не приведи господь, чтоб ты когда-нибудь стал царем, — мрачно, вполголоса произнес Аршак.
— А ты, царь, что сделал бы на моем месте? — с сочувствием в голосе спросил его князь.
— Хотя на стол этот и будут поданы самые отборные кушанья, тем не менее, получив приглашение во дворец, я бы плотно пообедал дома.
— Что же еще, царь?
— Я бы смеялся над всеми, кто мечтает и силится продвинуться вперед, хотя бы на место того, кто рядом.
— Дальше, дальше...
— Я всегда бы говорил правду. Не угождал бы, не кривлялся. Не лез бы вон из кожи, дабы понравиться тебе.
— Но почему же?
— Потому что я все равно самый крайний и это не входит в мою обязанность.
— Дальше, царь...— На этом слове Вачака вдруг передернуло, лицо исказилось гримасой, покрылось потом, и весь он как-то скорчился, сжался в комок.
— Что случилось, князь? Может, ты нездоров? — обеспокоился царь.
— Пройдет... сейчас пройдет...
Царь тут же поднялся с меета, подошел к Вачаку, заботливо отер ему пот со лба, поднес к его губам чашку с водой.
— Мне бы выйти, царь... — попросил чуть слышно тот.
— По нужде, что ли? — шепнул царь.
Князь Вачак кивнул, и с этого дня надолго, навсегда врезалось в его память не испытанное им только что унижение, а отеческая забота, которую проявил к нему царь. Он всем будет это рассказывать, ничего не опуская, ни на волос не щадя себя, лишь бы дойти до конца, вот до этой минуты, вот до этой трогательной доброты и заботы, которой он может гордиться и похваляться, как похваляются и гордятся иные красным башмаком, полученным от царя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148