То была площадь, полная изваяний, бездыханных, безжизненных.
Но вот толпа заметила Гнела, и возник странный ропот, взгляды людей, как по уговору, со злобой устремились на помощника градоправителя. Гнел на мгновение придержал коня, угрюмо оглядел сборище, а затем медленно двинулся своим путем. Но толпа с каким-то непостижимым взаимопониманием, с какой-то молчаливой согласованностью всколыхнулась и, сомкнувшись между площадью и улицей, перерезала ему дорогу.
Конь стал. Гнел растерялся. Он мог вообразить что угодно, только не это. «Дорогу!» — в бешенстве заорал он. Никто не тронулся с места. Перед ним были живые скелеты: кожа да кости, ничего больше. И впервые в жизни Гнел испугался, по телу пробежала дрожь... Но испугался он не бунта, не возмущения, не ужасающего облика этих людей, а дорогих вещичек в руках у каждого. Он испугался бессмысленной и нелепой ценности этих вещей.
Гнел взмахнул плетью и принялся безжалостно раздавать направо и налево удары. Опять-таки никто не тронулся с места. На тех, кто не в силах разглядеть цель и поразить ее, уже и боль не действует. Он мог бы повернуть коня и выехать с площади другой улицей. Но он и думать об этом не хотел. Надо будет - проложит себе путь через трупы. Он проедет только этой дорогой. Обязан. Не из упрямства, а ради их же пользы. Ради несокрушимости города. Ради последней, решающей битвы. Ради страны и царя.
И тут случилось неожиданное. Кто-то изловчился и, перехватив плеть, вырвал ее у него из рук. Гнел попытался было обнажить меч, но ему не дали. Сволокли с коня, и посыпались удары — в голову, в живот, в спину... Гнел съежился и закрыл руками лицо. Казалось, они мстят ему за все, чего натерпелись от него за долгие годы, срывают сердце, вымещают свою озлобленность. Гнел презирал тех, кто его бил, и презрение как-то утишало, сводило на нет боль. Жалкие людишки! Трижды обманутые. Заблудшие ничтожества. Они и не подозревают, никому и в голову не приходит, что Гнел был жесток во имя их же счастья И благополучия, потому, что любил их. Каждый удар обедняет и уродует их души, они измываются не над Гнелом, а над своими сыновьями и отдаленными потомками. И прежде всего губят и убивают себя. Они гибнут прямо сейчас, им уже не спастись.
Но вскорости толпа отступилась от Гнела. Это поразило его пуще прежнего. Он с трудом сел, утер рукавом кровь с лица и понял, что не в силах подняться. Ему открылось жуткое зрелище. Оставив его в покое, толпа набросилась на коня. Животное повалили наземь и забивали камнями. Кое-кто занялся уже разведением огня.
Гнел не выдержал и расплакался. Он плакал не потому, что было так уж жаль коня, хотя за эти годы он искренне к нему привязался, — нет, он стыдился давешних своих мыслей. Сколь величава была толпа минуту назад, когда, как ему казалось, вершила возмездие, выплескивала наружу свою вражду. А выходит, все это пустые домыслы, не было ни мести, ни вражды. Люди голодны, вот и вся недолга.
Увидели чем поживиться, и все тут, и ничего кроме этого.И Гнел стал первым человеком в Аршакаване, кому открылась во всей наготе ужасающая истина: игра проиграна. Враг, сам того не ведая, уже одержал победу. Можно считать, что стена разрушена, ворота распахнуты и город взят.
Коня убили, раскромсали и жарили на костре. Толкаясь, люди выхватывали из огня полусырое мясо и, едва разжевав, жадно глотали. Никто не вспомнил о семье. Никто не подумал о родителях и детях.
Победа врага была полной.Прямые жесткие волосы Гнела упали на лицо и, вымокнув в крови, прилипли ко лбу и щекам, а сам он горько, как малое дитя, плакал.Какой-то человек, должно быть из тех, кому перепал кусок-другой, решил, случайно заметив Гнела, что несчастный оплакивает потерю коня, а решив так, сжалился. И, побуждаемый былыми представлениями о справедливости, еще не вконец утратив остатки честности, а может, памятуя об извечных законах рынка, как плату сунул ему в карман принесенную из дому ценную вещицу и со спокойной совестью удалился.
Глава двадцать девятая
Замотанные делами, царь и Гнел забыли друг о друге. С начала осады не улучили минутки для встречи.Царь руководил обороной города, с утра и допоздна объезжал на коне крепостную стену, раз по десять на дню совершая один и тот же круг. Прося помощи, рассылал тайных гонцов в различные области страны. Обратился также к картлийскому царю Мириану. Гонец отправился и к спарапету Васаку, чтобы тот, буде возможно, пришел на подмогу Аршакавану, хотя царь знал, что и у самого-то Васа-ка положение куда как незавидно. Войско спарапета измучилось в бесконечных сражениях и едва держалось. И виной тому были неизменные победы, которые, как ни странно, не только утомили, но и развратили воинов.
Однажды царь увидел: воспользовавшись безнадзорностью, его конь убежал, но не кинулся на простор, а привычно поскакал вдоль крепостной стены. Царь намеренно не предупредил телохранителей и, забросив срочные свои дела, долго, с душевным трепетом ждал. И предчувствие не обмануло его. Спустя некоторое время конь показался с противоположной стороны. Он проделал каждодневный путь, обо-
гнул опоясанный стеной город и достиг места, откуда, по его разумению, начинается приволье. Царь печалился не только оттого, что решил про себя испытать судьбу: если конь не отклонится от повседневного пути, стало быть, всё - его намерения, замыслы и цели - пойдет прахом; он опечалился оттого, что в этом пустячном происшествии крылась горькая, вечная истина, которая превыше людской воли и превыше времени.
Гнел в основном следил за внутренним порядком в Ар-шакаване. Махнув рукой на формальности, он по сути отстранил бездеятельного Вараза Гнуни от должности и стал единоличным управителем города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148