Он тоже хотел бы жить, как и все, по указке сердца, только для себя. Почему это все на свете цари наслаждаются славой и властью, на каждом шагу вкушая их, а его удел — работать не покладая рук, день и ночь, до изнеможения? Почему это другие люди вправе думать лишь о себе, а ему на роду написано взвалить на свои плечи заботы целого народа и тащить, тащить? Он кричал и бушевал, но никто так и не уразумел смысла его излияний, никому и в голову не пришло, что он винит толпу в неблагодарности и предательстве, а себя в самообмане и безоглядной доверчивости. И ответ толпы уложился в четыре словечка.
— У царя нет войска, — послышался все тот же голос.
«У царя нет войска...» «Нету войска, нету...» Весть волною прокатилась по толпе, передаваясь из уст в уста, вызывая страх и смятение.И началось повальное бегство. Почувствовав себя обманутой и беззащитной, обезумевшая толпа кинулась врассыпную. Подсказанное вековыми инстинктами, бегство представлялось ей единственным спасением. Было нечто удручающее в ужасной его бесполезности: со всех сторон высились крепостные стены, а за стеной стоял жаждущий крови враг.
Город охватило отчаяние. Потеряв голову, люди искали родных, выкрикивали имена, и голоса, едва возникнув, бесследно исчезали в сплошном гаме. Ни у кого и в мыслях не было пойти домой и собраться посемейно, ибо первым долгом бедствие означало, что у человека не остается отныне семейного очага.
Побуждаемые все тем же инстинктом самосохранения, люди стремились разойтись, отдалиться от прочих, потому как одиночество уже само по себе — тайное укрытие, опасности не так-то легко обнаружить сторонящегося других одиночку и расправиться с ним. А какая-нибудь орава или гурьба — это удобная мишень.
Но попробуй-ка оторваться от себе подобных! Толпа растеклась, разбилась на части, люди бежали куда бог на душу положит. Однако на узких подслеповатых улочках города поредевшие группки, стремившиеся еще более раздробиться и обособиться, вновь сталкивались и вновь пускались наутек... на сей раз друг от друга.
Только к вечеру паника, как и любое потрясение, как радость или горе, поулеглась, народ мало-помалу обвыкся с тягостной новостью, и в конце концов все разбрелись по домам, которые, как оказалось, несмотря ни на что, по-прежнему принадлежали старым хозяевам; люди хорошенько заперлись, и наступил черед ожидания, а оно невыносимей паники и любой горестной вести.
А царь, которому боль и разочарование широко раскрыли глаза и который смирился со своим поражением и немощью, неподвижно следил за бегством толпы и беззвучно плакал. Вот он — конец, конец всех мечтаний и мук. Сколь же он бесславен и жалок. За какой-то миг перед глазами царя промелькнули годы тяжких раздумий и бессонных, бесконечных ночей — скопившись и слившись воедино, они в итоге спцдо-били его этого краха. Кому еще доводилось, подумал он с горькой усмешкой, собственными глазами, отчетливо и со стороны лицезреть свою гибель - точно в театре, восседая на отведенном тебе наипочетнейшем месте?
Что ж ему остается, кроме как вслед за толпой обратить-ся в бегство самому? Иначе говоря, стать обыкновенным че-ловеком, принадлежать только себе, заботиться лишь о своей особе. Он отправится в Картли к царю Мириану. Тем и отвмстит неблагодарным аршакаванцам. Пусть изведают, каково жить без царя. Отомстит и себе - за безоглядную доверчи-вость и склонность к самообману. Отомстит, отягчив душу новыми страданиями, поскольку ему доподлинно известно, что нельзя таить обиду на родной народ, даже если все до одного предадут царя и отвернутся от него. А еще ему из-вестно, что как раз тогда, когда его предадут, он, царь, будет особенно нужен своему народу. Ибо если народ, а не кто-то в отдельности утрачивает представление о том, что нрав-ственно, а что безнравственно, стало быть, народ в беде. Од-нако в конце-то концов царь тоже человек - так ведь? - и сотворен не из камня, не из железа. Должен же он однажды узнать, должен же вспомнить о человеческом своем происхождении — да или нет? Должен же понять, что он не господь бог, всевидящий и всепрощающий, а простой смертный — с самыми простыми и обыкновенными слабостями. Теперь, перед лицом величайшей неблагодарности, он узнал это, вспомнил и понял. И он отомстит им — пойдет к Мириану.
Он увидел, что от многотысячной толпы, за несколько минут исчезнувшей и образовавшей на подступах к дворцу безлюдную пустыню, — от огромной этой толпы остался только дряхлый старик. Он стоял в почтительном отдалении и терпеливо ждал, пока царь его заметит.
Царь его заметил и взглянул вопросительно. Старик раз-другой беззвучно открыл и закрыл рот, будто насилу выталкивая из себя слова.
— Зачем же ты сорвал нас с насиженных мест, царь? — спросил он бесстрастным старческим голосом, не попрекая и не виня. — Зачем поссорил с нашими господами ? Как мы посмотрим теперь им в глаза?
Царь почему-то испугался этой нежданной встречи с доживающим последние свои дни стариком; не отвечая на вопрос, он поспешно повернулся и пошел. Однако спиной почувствовал — тот идет следом. Царь прибавил ходу, свернул в садик позади дворца и вновь услышал шаги. Ему хотелось закричать, позвать на помощь, но он побоялся попасть в глупое положение. Сбегутся телохранители и кого же увидят? Дряхлого старика.
— Слава богу, худо ли, бедно ли, а жили, — не отставал старик и все говорил, говорил — ровно, невозмутимо и бесстрастно. — Зачем ты подучил молодых не слушать господ ? Ты ведь тоже господин. Зачем же встал супротив себя?
Царь думал только об одном — как от него избавиться. Старик ничего не делал, ничем не угрожал и не мог царю помешать преспокойно воротиться во дворец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148