И о том, что их с царем дружба была ему и дорога, и непосильна, что она и влекла его, и угнетала. Но поскольку все в этом мире стало с ног на голову, он в испуге прикусил язык: уж не накажут ли его, отзовись он о царе непочтительно...
— Мы придумаем для тебя страшную кару, — пригрозил Меружан Арцруни и с прежней торжественностью заявил: — Царь никогда больше не сыграет в шахматы с аза-том Ефремом.
И, так ничего и не поняв, невольно втянутый в круговерть загадочных для него событий, с выражением мучительного вопроса на лице, Ефрем, окруженный стражей, шех сквозь дымящиеся руины, чтобы безропотно принять уготованную ему страшную кару...
И лишь после этого нахарары сочли свою победу полной и окончательной.Историк повествует: «Объединившись, армянские нахарары двинулись на царский город Аршакаван и предали там мечу всех мужчин и женщин, пощадив только грудных младенцев, потому что были озлоблены на слуг своих и преступников. Нерсес Великий, хоть и был извещен об этом заранее, не успел упредить кровопролитие и застал в живых лишь младенцев, отделенных как детей неприятеля для угона в плен. Нерсес Великий приказал снести их в корзинах в хлев, назначить им кормилиц и содержание. Со временем это место разрослось, и образовался небольшой городок, названный посему корзина
Глава тридцатая
На второе приглашение Шапуха, равно как и на первое, царь вполне мог не откликнуться. Но по возвращении из Картли он почувствовал глубокий упадок духовных сил и внутреннее опустошение, чему не было вроде бы никаких видимых оснований. Картлийский царь Мириан предоставил ему не только убежище, но и внушительные воинские подразделения, с помощью которых царь сводил счеты с преда-телями-нахарарами. И потому весьма странным показалось, что окрыленный удачей царь внезапно изъявил желание помириться с противниками, исключая, разумеется, вероотступников. Многие истолковали этот его шаг как дальновидный, потому что, одержи даже царь полную победу, он остался бы в совершенном одиночестве. А тут — плохие ли, хорошие ли, а все ж таки его нахарары. По всей вероятности, царь очень хотел примирения и его желание не терпело отлагательств — чем иным объяснишь, что в посредники он выбрал бывшего католикоса Нерсеса. Новый первосвященник Чунак — царский ставленник — не пользовался в стране никаким авторитетом, что в высшей степени царя устраивало.
Нерсес сразу же согласился и незамедлительно явился во дворец. Жажда деятельности все еще бурлила в нем, и он готов был простить даже первейшего своего врага, пойти на любые уступки, только бы дать выход скопившейся в душе энергии, которая изводила его и становилась сущим бедствием для селения, где он жил вместе с Вриком. С неотступным рвением он принуждал односельчан к счастью, поскольку человек вообще рожден для счастливой жизни. Он силком навязывал им свои представления о счастье и испытывал невыразимое удовлетворение, видя плоды своих кропотливых и бескорыстных трудов. Он и сам чувствовал себя счастливым и не требовал в награду за претерпеваемые им муки ни признательности, ни почестей... Он и не догадывался, с каким облегчением вздохнуло село, когда он, обретя новые просторы для своей деятельности, отправился в Арта-шат. Все от мала до велика ликовали, тут же позабыв — с глаз долой, из сердца вон — заветы и назидания наставника.
Если бы искусственно обузданные Нерсесом людские пороки могли хоть как-то проявляться, они, может, и не выразились бы в его отсутствие столь обнаженно и бурно. В селе, где неизменно царили мир и согласие, возникли раздоры, пошли кражи, случилось даже убийство.
Нерсес предстал перед Аршаком до того незлопамятным и доброжелательным, что тот был до крайности удивлен. Он ведь готовился улещать, умягчать Нерсеса, а при надобности и посожалеть о случившихся между ними недоразумениях — словом, в приличествующих царю границах испросить прощения. Однако Нерсес и не думал набивать себе цену. Он
ощущал неукротимую потребность действовать, которую следовало поскорее утолить. Дела было мало, там он задыхался и мечтал о большом, раздольном поприще, великих целях и страстях, сложных задачах и противоборствах. И, едва дослушав предложение царя, тотчас дал свое согласие и приступил к делу. Восхищенный этим, царь искренне посокру-шался о том, что завидная, неизбывная душевная сила и порыв такого человека, воистину способного своротить горы, не только не пошли ему на пользу, но еще и мешали. Что за притча, отчего люди деятельные никогда не выступают плечо к плечу, дабы сообща творить чудеса, — напротив, каждый из них, как правило, становится поперек пути и сводит на нет усилия другого, и в итоге все приходится начинать сначала. Вот вам пример — он, Нерсес и Меружан. Три преисполненных энергии и горения человека и три совершенно различные дороги, отрицающие одна другую.
Нерсес засучив рукава взялся за поручение, без устали ездил из области в область, искал с нахарарами общий язык, прибегал ко всем средствам, даже, бывало, умолял несговорчивых, и в результате его настойчивость увенчалась успехом. Понесшие в междоусобицах крупные потери, нахарары волей-неволей согласились — с тем, однако, условием, что мир будет почетным для обеих сторон.
Царь назначил прием в заброшенном дворце Армавира, древней армянской столицы. В урочный день по старинному большаку потянулись всадники, торжественно съезжавшиеся со всех концов страны к месту примирения.
Дворец стоял на опушке леса. Дожди и ветра сделали свое дело — штукатурка на стенах осыпалась, обнажилась кирпичная кладка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148