А его брат Ваан, присев перед скамьей на корточки, нос к носу с наказуемым, злобно шептал ему на ухо посреди шума и суматохи, ощущая свой шепот как величайшую усладу мести:
— Что вы там построили, в Аршакаване? Ну-ка скажи. Где стена? Где ров? Да виси у вас над головой господский кулак, давно бы уже выстроили свой город... Разве же так служат царю?
— Дайте я ему всыплю... Дайте мне! — протягивая руки то к тому, то к другому, упрашивал, умолял престарелый Ке-нан Аматуни. — Я это дело знаю...
На ведущей в замок лестнице показался статный красивый голубоглазый мужчина; какой-то миг он с отвращением наблюдал за происходящим, затем быстро сбежал вниз и поспешил к озверевшим нахарарам.
— Опомнитесь! Стыдно, князья! Избиение — признак слабости. По вашей милости крестьяне разуверятся в силе господ.
Едва заслышав властный голос Меружана Арцруни, нахарары очнулись, прекратили, превозмогая себя, свалку и, тяжело дыша, отошли в сторону.Меружан приблизился к аршакаванцу, опустился подле него на колени и принялся развязывать веревки. Затем, осторожно поддерживая несчастного за руки, помог сесть. Снял плащ и накинул на голые его плечи. Сел рядом и с жалостью посмотрел на полуживого крестьянина. Воину,
охаживавшему того плетью, сделал знак сесть по другую сторону, чтобы крестьянин мог о него опереться.
— Стало быть, ты и есть схваченный аршакаванец ? — мягко спросил Меружан. — Пришел повидать мать ? А она, мне сказали, умерла. — И с упреком покачал головой. — Пусть это будет тебе уроком. Нельзя поступать так опрометчиво и неосмотрительно. Ну а теперь... ступай, сын мой, возвращайся в Аршакаван.
На Меружана Арцруни устремились удивленные взгляды. По толпе прокатился шепот, смахивающий на жужжание пчел, достиг последнего ряда и преобразился в возгласы радости.
— Князья Арцруни!.. — наперебой обратились к Меру-жану ошарашенные нахарары.
Крестьянин насилу повернул голову к своему избавителю, глянул на него потухшими глазами и кое-как улыбнулся уголками губ. Но, до крайности измученный, не смог уже выровнять губы, и на его лице застыла улыбка.
— Человек волен жить, где ему угодно. — Меружан Арцруни встал и нарочно заговорил негромко, чтобы всем захотелось прислушаться к его словам. — Но помни, прежде всего ты должен искать свободу в себе самом. Иначе опять найдешь повод вернуться. На сей раз навестить друзей. Вот и будешь жить то здесь, то там. Да так и не поймешь, где лучше.— И обратился к воину с плетью:— Сколько раз ты его ударил?
— Пятнадцать, мой господин.
— Вот тебе пятнадцать золотых, крестьянин. И прости нашу жестокость. Как видишь, твои господа тоже еще не вполне свободны внутренне.
— Двадцать...— с усилием выговорил крестьянин, с лица которого так и не сошла улыбка.
— Держи еще пять золотых, — усмехнулся Меружан и приказал воинам: — Увести его. Подлечить раны и отправить в Аршакаван. И зарубите на носу, вы головой отвечаете за его жизнь.
Крестьянина уложили на скамью, и два воина отнесли его В замок. Толпа помаленьку редела, а поскольку зрелище завершилось благополучно, над аршакаванцем, которому выпала великая честь собрать столько народу, стали посмеиваться.
— Что же ты натворил, князь? — недоуменно вопрошали нахарары; все они разом обмякли, ослабли и были не в духе.
— Отмените надзор за крестьянами, — заявил в ответ Меружан Арцруни не терпящим возражений голосом. — Дайте им полную свободу передвижения. Если кто-либо, бежав в Аршакаван, не успел взять семью, отправьте ее сами. Дайте денег, дайте съестного, и скатертью дорога. Незачем разделять родичей границей. Но если кто-то, неважно почему, бежит из Аршакавана, отправьте обратно. Силой. Расставьте вокруг города воинов. Не с тем, чтобы закрыть доступ в Аршакаван, а чтобы помешать желающим оттуда уйти. Не будет таковых — не беда, пусть стража остается. Ну а неподалеку... неподалеку выстройте постоялый двор. Одинокий постоялый двор... Пусть там всегда звучат песни. И пусть постоялый этот двор станет гнездовьем тоски. — Он замолк на мгновение, терпеливо дожидаясь, пока его слова дойдут до сознания нахараров и старики тугодумы раскумекают их. — Я заронил им в душу червя, князья, червя. Самого сильного, самого могучего зверя. — И неожиданно заявил: — Прибыл спарапет. Хочет встретиться с нами. Пойдемте, князья, неприлично заставлять его ждать.
По дороге Васак заготовил в уме добрую сотню присловий, подобающих началу беседы, припомнил известные ему из придворного опыта многочисленные зачины разговоров и никак не ожидал, что отбросит их в сторону и не обинуясь скажет:
— Чем же все это кончится, князья?
Сказал и оробел — шутка ли, с места в карьер поставить вопрос ребром. Не пойдет ли это во вред его миссии, его добровольному посредничеству? Ведь никому не по душе, когда сразу берут быка за рога, надо бы покружить вокруг да около, выпить кубок-другой, провозгласив предварительно здравицы, польстить каждому из нахараров, малость захмелеть, припомнить былое, внушить доверие — словом, создать подходящую обстановку.
— И мы думаем о том же, спарапет,— сказал Меружан, и Васак спокойно вздохнул, поняв, что молодой и красивый Арцруни оценивал его шаг. — Ты напрасно полагаешь, будто мы всего-навсего предатели. Уверяю тебя, мы озабочены судьбою страны не меньше, чем ты и царь.
— Думать думаете, а идете на переговоры с шахом.
— А почему ты не хочешь счесть это одним из возможных выходов из положения? Я, к примеру, не приемлю идею создания Аршакавана, но уважаю ее. По-моему, уважение должно быть взаимным.
— Нам недосуг, князь, уважать друг друга подобным образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148