Потерпи еще немного. Самую малость. Смотри, как она близка, ограда... Мы оставим здесь
наши невзгоды. Будем свободны. Совершенно свободны. Свободны как ветер. Даю тебе слово.
Бакур перебрался через изгородь и, держа Ашхен на руках, стал спиной к Аршакавану.
— Открой глаза. Не бойся. Открой же глаза, Ашхен... Гляди, вот ты уже и свободна. Сейчас мы побежим. Закричим, и нас никто не услышит. Рухнем в траву и раскинем руки. Бросимся в реку одетые. Свобода, Ашхен, — это когда плывешь прямо в одежде... Заночуем под открытым небом. На земле сколько угодно стогов сена, Я не обманываю тебя. Ну открой же глаза!
Ашхен медленно раскрыла глаза и только теперь услыхала вдалеке эхо давешнего своего возгласа:
— А-а-а-а-а...
Глава двадцать третья
Царь посетил Аршакаван и остановился на ночлег в недостроенном дворце. Дворец представлял собой пустынное, необжитое сооружение, далекое пока что от коварства и козней. По случаю приезда государя обставили лишь одну залу, да и то на день.
Царь лежал на широком ложе, вперив взгляд в потолок; ему не спалось. Все без исключения вещи казались ему чужими, точно его приютили в случайном, незнакомом доме или же на подворье.
В изножье ложа, завернувшись в козью шкуру, клубком свернулся на полу князь Гнел и крепко спал, будто отсыпался за сотни и сотни бессонных ночей.На стенах залы мерцали слабые отсветы горевших на площади костров. Снаружи доносился шум. Невзирая на мрак и дождь, люди все еще работали. Судя по ободряющим голосам, они таскали или грузили тяжести.
Царь скучал по арташатскому дворцу, коврам, креслам, мягким пуховым подупткам, отборным изысканным кушаньям и чувствовал, что больше одного дня ему в Аршакаване не выдержать.
Он пытался пересилить себя, упрямо утешался мыслью: привыкну. Он создаст соответствующие условия и здесь. Новое его обиталище станет средоточием добронравия, преданности и человеколюбия. Во всех его залах будет господствовать дух искренности и чистосердечия. Под его сводами не прозвучит ни единой лукавой двусмысленности. Измена не отыщет здесь для себя благодатной почвы. Подлость и коварство перейдут в разряд горестных стародавних преданий.
И, однако же, все его помыслы были в арташатском дворце.Он справится в Аршакаване с одиночеством, которое повсюду следует за ним по пятам. Когда он оставался совсем один, с глазу на глаз с самим собой, оно отступало. Он чувствовал себя одиноким только среди людей: беседуя с ними, обсуждая те или иные вопросы, сидя за столом, перекидываясь шутками и особенно — да, особенно! — бражничая, развлекаясь, пируя.
И когда одиночество обострилось до того, что обрело достаточно определенный облик, он решил встретиться наконец с другом детства, с Ефремом. Однажды, лишь однажды позволить себе провести время не с князьями, не с послами, не с военачальником или царедворцами, а с обыкновенным человеком. И забыть с его помощью, что он государь и венценосец, стать простым смертным...
Прождал целый вечер, а Ефрем все не шел. Он хотел встретиться с ним не в Арташате, этом смрадном болоте горестей и забот, а здесь, в Аршакаване, в недостроенном дворце, отгородившись от мира и людей, от каждодневной обстановки и лиц, с любым из которых связано тяжелое, неприятное воспоминание. В Арташате им с Ефремом было бы неуютно, они не вязались бы с окружением, а здесь, в живущем здоровой и естественной жизнью городе, встреча друзей как нельзя более уместна.
Что до Аршакавана, то он, видимо, сегодня ликует. Все от мала до велика знают, что у них гостит царь, что он спит сейчас неподалеку от них, не возводя преград между собою и горожанами, — не в цитадели, а в двухэтажном дворце, выстроенном на самом высоком из аршакаванских холмов. Они — город и царь — сильны друг другом, оберегают друг друга, служат друг другу опорой и оплотом. Мне очень хочется любить вас, аршакаванцы, мне очень хочется постичь вас. И если это пока что лишь мечта, то вина тут моя, а не ваша. Будьте снисходительны и терпеливы. Вас много, а я один. Все вместе вы гениальны, а я зауряден. Дайте же мне срок. Чтобы полюбить и постичь вас. Уловить мелодию в грубых ваших голосах. Обнаружить изящество в диковатых ваших жестах. Разглядеть широту души в тесных ваших хибарках. Воспринять вашу речь, ваш армянский язык. Будем же вместе ждать и надеяться. Не так уж он бесталанен, ваш царь. Он повернулся на бок и, свесившись с постели, шепотом окликнул лежащего на полу князя:
— Гнел, эй, Гнел! Вставай! Послушай, что скажу... Гнел! — Он поправил сползшую в сторону козью шкуру и заботливо укрыл его.— До чего ж ты крепко спишь... Какое у тебя здоровое и ровное дыхание...
Он умолк, и звучавшего в ушах собственного голоса как не бывало — отчетливо услышал тишину. Кто он таков? Наполовину христианин, наполовину язычник. Наполовину силен, наполовину слаб. Наполовину счастлив, наполовину несчастен. Наполовину жесток, наполовину милосерд. Все наполовину. Но ведь прежде он не был таким, он был некогда человеком цельным, все у него было полноценно — и пороки, и добродетели. Что же случилось? Пробудился однажды и узрел, что и трон у него располовинен, и власть, и страна, и время.
Любопытно, о чем мечтает этот лежащий на полу бедолага, единственный среди знакомых ему людей, у кого нет прошлого. Должно быть, прошлое не посещает его и во сне. Он и во сне не сомневается, Не задает вопросов, не ломает себе голову, каким путем идти. Со дня мнимой своей смерти он обрел истинное счастье и смысл жизни, отрешился от всех обязательств, отрешился даже от своего имени, получив взамен этого целостность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148