..
После домашних работ Ризо с приятелями, собравшись на каменистом берегу речки, пересказывал все, что помнил, да и то, что узнал за годы своего бродяжничества. Умел Ризо и играть на двухструнке, под наигрываемые им вечерами мелодии молодежь пела песни. Изредка при ходили и девушки. Они обычно не присоединялись к кругу ребят, а сидели кучкой в сторонке, но бывало и так, что, преодолев смущение, они присоединялись к играм и развлечениям юношей... С этими девушками всегда была и Гулизор. В других случаях, когда молодежь собиралась во внешнем дворе дома Восэ, Гулизор слушала песни и рассказы Ризо из-за дверей женской половины дома или находясь со своими подружками на плоской крыше...
Она не могла не видеть, насколько Ризо выделяется из круга своих сверстников и способностями, и внешностью,—везде и всегда он оказывался, как говорят у нас, «свечой собравшихся»... Гулизор в глубине сердца гордилась тем, что Ризо — член их семьи. Замечая, что девушки с интересом поглядывают на этого юношу, или услышав озорной разговор Ризо с. какой-либо из своих подруг, Гулизор испытывала чувство ревности...
Однажды, по своей неизжитой привычке к бродяжничеству, Ризо вдруг исчез из селения на три дня. За эти дни Гулизор остро почувствовала, насколько привыкла каждый день, каждый час видеть Ризо, слышать его голос. В ожидании Ризо она не находила себе места, глаза и слух ее были насторожены: а не скрипнет ли, не откроется ли калитка? Когда Ризо наконец появился, девушка, не в силах скрыть свою радость, подбежала к нему, воркуя как птичка:
— Ризоджан, где ты был?.. Рубаха твоя загрязнилась, сними скорей, я выстираю... Проголодался, наверное? Сядь, я принесу тебе лепешек, они еще горячие...
Правильно говорит пословица: «Любовь — мускус, ее не скроешь».
Ризо впервые испытывал такое ласковое к себе отношение, искреннюю заботливость Гулизор. Никогда прежде девушка не казалась ему столь прекрасной, уносящей сердце.
Через два дня после возвращения Ризо Гулизор вышла прихрамывая. Левая ступня девушки была обмотана тряпкой.
— Ризоджан,— сказала она,— давай пойдем в сад, а? Ты будешь стряхивать орехи, мы будем собирать,— Гулизор указала на вышедших с нею братишек — Хасана и Даулята.— У меня нога болит, я сегодня не могу залезть на дерево.
А когда Ризо, взобравшись на верхушку могучего дерева, стал стряхивать грецкие орехи, то увидел, что Гулизор тоже старается вскарабкаться по стволу.
— Что же ты лезешь? — крикнул Ризо.—У тебя же болит нога!
— Пусть! — звонко и весело крикнула снизу Гулизор.— Боль прошла! Я тоже хочу стряхивать, а мальчики будут собирать!
И когда Гулизор, как кошка, забралась на дерево, Ризо с удивлением увидел: на ноге девушки нет никакой повязки. Он усмехнулся, поняв что плутовка схитрила, лишь бы пойти с ним в сад. Девичья хитрость обернулась в сердце Ризо вспышкой нежности. Гулизор, срывая орехи, с озорством швыряла их в Ризо. Вскоре оба, попадая друг в друга, заливались смехом.
Гулизор, вдруг смолкнув, поднятою ладонью прервала игру:
— Ризо!..
— Да?
Гулизор молчала, не отрывая взгляда от Ризо.
— Что? Ну, что?
— Ризо! Почему ты сторонишься меня? Ты меня не любишь?
Теперь умолк Ризо. Молчал долго, а девушка в томлении пристально на него глядела. Орехи были забыты. Наконец Ризо напряженно заговорил:
— Не люблю или люблю, ты знаешь сама... Если бы я не уважал твоих отца и мать... Если бы не было посередке между нами хлеба и соли... Да еще если не боялся бы я разговоров людей... За тебя не боялся бы...
Ризо оборвал свои слова и опять умолк... Не дождавшись продолжения, Гулизор заговорила:
— Если... да если... Так много у тебя этих «есликов»..
Словно ослики, они перебегают твою тропу! — рассмеялась девушка.— А если б они тебе на тропе не попались, что бы
ты сделал?
— Я... я... тогда я такие тебе слова говорил бы, что..,
ну, ты удивилась бы.
— А вот и не удивлюсь! А вот и не удивлюсь... А ты скаяш их все!.. Что бы ты сказал тогда мне, Ризо?
— Я сказал бы, что... что *Гулизор самая лучшая девушка, самая красивая, самая сладкая, что она украла у меня разум и мысли, унесла и мое сердце... Слышишь?
Гулизор еще никогда не страшилась биения своего сердца, а сейчас, почувствовав, как лицо ее налилось краской, а затем побледнело, она вдруг испугалась, решила, что упадет с дерева. Никто не говорил ей таких слов, охвативших ее странною негой...
Наблюдая, как она долго и непонятно зачем-то разглядывает, вертя в пальцах, грецкий орех, Ризо сказал:
— Ты не обиделась, Гулизор?
Девушка отрицательно покачала головой. Для обычного разговора она не находила слов. Потом сами собой возникли стихи из знакомой ей песни. Гулизор тихонько пропела:
Звезда в небе — золотая куропатка, я сама — кольцо,
а мой друг — камень в нем. О боже, сохрани ты мой камень,— он мой первый, он мой последний друг!..
Ризо улыбнулся, в тон девушке исполнил два других стиха:
Красавица, заболел я тобой, пусть мне голову
отрежут,— не изменю тебе! Пусть голову мне отрежут острым кинжалом,— буду кружиться в кровь вокруг тебя...
Ты много знаешь стихов, Ризо? — спросила Гулизор.
— Не много. Может быть, ты знаешь их больше, чем я.
— Давай состязаться. Читай!
— Знаю, проиграю тебе... Но пусть. Только начинай
ты.
Гулизор, подумав, начала:
Клевер сказал: на земле трава — это я. Фиалка сказала: само кокетство — это юная я.
Роза сказала: не болтайте зря,
Корона на возлюбленных — это я!.
Ризо в ответ вспомнил:
Жизнь ты мне сделала черной и твердишь: ночь наступила.
Душу бросила в дрожь и твердишь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146