— Нет, я не полюбила Стояна.
— Так чего же ты упрямишься? — допрашивала мать, сбитая с толку.
— Я не хочу, не могу губить людей, которые...
— Что такое, что? — закричала хаджи Христица.
— Которые рискуют жизнью из-за Болгарии...
— И потому хочешь погубить отца, который всю жизнь отдал, чтоб оставить тебе состояние? Так Болгария тебе дороже, чем дело? Так ты из-за глупости, за которую тебе никто и куска хлеба не даст, забываешь дочерние обязанности. Ах ты, ах ты...— кричала мать, все больше разъяряясь.— Но ты мне скажешь имена этих болванов, которые честным людям не дают покоя! Ты мне скажешь имена тех, с которыми связалась! Да ты, наверно, не с одним Стояном снюхалась... должно быть, здесь перебывало человек десять, двенадцать... бог знает сколько... Ах ты негодница!
Хаджи Христица окончательно рассвирепела. Со стиснутыми кулаками, с пылающими злобой глазами она кинулась к дочери и принялась осыпать ее площадной бранью...
— Ты у меня заговоришь!.. да, заговоришь! Я заставлю тебя назвать тех, кто мне нужен... заставлю!
Кто был на сходке? — крикнула она, отвесив дочери пощечину.
Звук пощечины разнесся по комнате, но Иленка не промолвила ни слова, не пошевелилась и только с мольбою посмотрела на мать.
— Кто был на сходке? — продолжала кричать та и снова ударила молодую девушку.
Иленка молчала.
— Кто?.. Кто?.. Кто? — кричала мать. Пощечины сыпались градом.— Что же, скажешь или нет?
Дочь снова, как бы прося пощады, взглянула на мать, но взгляд этот только привел хаджи Христицу в еще большее исступление. Она вцепилась Иленке в волосы и, стащив с дивана, стала таскать по полу, приговаривая:
— А... Не скажешь?
Иленка не оказывала ни малейшего сопротивления, когда мать, ухватив ее за волосы, волочила по полу и пинала. Можно было подумать, что это не живое существо, а большая кукла, на которой живая женщина старается выместить накипевшую злобу. Время от времени с пола доносились сдержанные стоны, а хаджи Христица, задыхаясь, повторяла:
— Не скажешь?.. Не скажешь?..
Бог весть сколько продолжалась бы эта отвратительная сцена, если б не неожиданное появление Мокры.
— Господи! Что это такое? — воскликнула она, входя в комнату.
Хозяйка отпустила девушку.
— Дочь наказываешь? Учишь?.. — начала гостья. — А я думала, что у тебя теперь не то в голове.
— Не слу-ша-ет-ся,— с трудом выговорила запыхавшаяся хозяйка.
— Не слушается? Это плохо.
Иленка поднялась, подошла к дивану и села на прежнее место. Вид у нее был плачевный. Щеки пылали, уши были красные, волосы в беспорядке упали на лоб, косы растрепались и рассыпались по плечам. Растерзанная одежда раскрылась на груди. На полу валялись кораллы, жемчуг, бусы и дукаты, которые прежде украшали шею и голову девушки.
Мокра по врожденной деликатности не спрашивала, за что мать била дочь.
— Не вовремя я пришла, — сказала она, — я уж пойду, извините.
— Нет, нет... не уходи! — отвечала хозяйка.— По-дож-ди... р-рассуди... — Она так сильно задыхалась, что принуждена была остановиться. — Вот ты сама рассуди! — продолжала она, . кинув взгляд на дочь.— От ее слова зависит освобождение отца из тюрьмы, а она молчит. Заупрямилась — и хоть кол ей на голове теши... уж так заупрямилась, что вот до чего меня довела... Что ты на это скажешь?
Мокра посмотрела на Иленку, которая сидела с видом преступницы.
— Вот здесь, в нашем доме, — начала рассказывать хозяйка,— несколько месяцев тому назад у Стояна была сходка заговорщиков, которых она знает.
— Ну и что же? — спросила гостья, переводя взгляд с дочери на мать.
— Пусть она только назовет имена заговорщиков, и ее отца тотчас же выпустят.
Мокра опять взглянула на Иленку и спросила:
— И она не хочет назвать их?
— Не хочет... — подтвердила с возмущением хозяйка.
— Гм... А может, она забыла?..
— Забыла!.. Она говорит, что забыла, да это неправда! Врет она!
— Почему врет? Это бывает... Туман такой находит. Надо стать под евангелие, попросить батюшку, чтобы покропил святой водой, а иначе туман и не разойдется... Это не только с простыми людьми, но даже и со священниками случается. Вот владыка в Шумле однажды стал читать акафист, и вдруг память у него отшибло. Смотрит в книгу... э... э... э... и ни слова прочесть не может. Так чему же удивляться, если твоя дочь забыла?
Хозяйка не знала, что сказать.
— Если она непослушная — это плохо, очень плохо, но если говорит, что позабыла, так это случается. Дайте ей время вспомнить. Бывает так, что забудешь и никак вспомнить не можешь, а потом ни с того ни с сего и вспомнишь... Со мной вот что раз случилось. Как брата зовут целых два месяца вспомнить не могла! Слыханное
ли это дело? Разве с тобой, соседка, такого не бывало?
— И мне случалось позабыть,— ответила хозяйка,— но я-то вспомнила бы, если надо было бы отца спасать. Ведь отец-то ее в тюрьме!
— Я слышала, что тебе разрешили свидание? — перебила Мокра.
— Разрешили.
—- Я затем и пришла, чтобы узнать, что там слышно.
— Что ж там слышно?.. Хаджи Христо в цепях...— Она тяжело вздохнула.
— И-и!.. то не велика еще беда... Раз тебя к нему пустили — значит, скоро освободят.
— Его бы завтра из тюрьмы выпустили, если б не она,— ответила хаджи Христица, указывая на дочь.— Назови она заговорщиков, тотчас из обвиняемого он станет свидетелем.
— Свидетелем?.. Пс... — произнесла с пренебрежением Мокра. — Нехорошее это дело, такие показания.
— Все лучше каторги.
— Нет, похуже виселицы.
Иленка посмотрела на гостью с выражением необыкновенной благодарности.
— Впрочем, не бойся,— продолжала Мокра,— ничего ему не будет... Откупится.
— И без того ему приходится откупаться,— плакалась хозяйка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87