— ...Здесь, в толпе, где назревают страсти, я предвижу ваш возмущенный ропот, но скажу вам во весь голос: «Возьмем из марксизма все хорошее: идею истории, создаваемой массами, но остановимся на той эпохе, когда эти идеи вырываются наружу, овладевают толпами. Идеи? Нет! Чувства кровного братства. Национа-лизм!» И пока я буду говорить все это — буду думать о себе, а ты, мыслящая пылинка, ты, который столько страдал, как сможешь ты победить все то, о чем говорил? Как сможешь ты победить собственные цепи?
— Долой фашизм! — доносилось с улицы. Кордиш молчал, возможно уснул.
«Кто знает, кем будет пророк,— думал Суслэнеску,— пророк, который зажжет чувства подлинного братства, очищенного от всякой фальши. Я пойду за ним, за этим пророком, и отдам себя целиком, потому что до тех пор я, конечно, выясню, кто я такой».
Город за стенами сторожки, казалось, слился в один общий крик.
Джеордже с трудом удалось пробиться к городскому комитету партии. Это было большое желтое здание, принадлежавшее ранее венгерскому коммерсанту, сбежавшему с армией Хорти. Больше половины комнат в нем пустовало.
По пути Джеордже встретился директор школы в Тырнэуци Бозга — маленький прилипчивый человечек. Всхлипывая и причитая, он полез целоваться, а потом стал рассказывать о своих военных приключениях (как спасся вплавь из Крыма, как был уволен из армии), потом перешел к «тяжелым временам» — стал говорить о кознях коммунистов и необходимости тонкого дипломатического сопротивления. Заслышав выстрелы, он окаменел, вытаращил глаза и, бросив Джеордже среди дороги, помчался домой — защищать семью. Джеордже прошел в горком беспрепятственно, очевидно благодаря военной форме, хотя и без погон. В большом свежевыбеленном кабинете секретаря ходил из угла в угол высокий плотный человек с коротко остриженными седоватыми усами. Джеордже тотчас узнал его, хотя тот сильно изменился — постарел и выглядел очень угрюмым и решительным.
— Арделяну, вы ли это?
— Господин директор!
С улицы донесся, как отдаленный взрыв, глухой и угрожающий рев толпы. Джеордже машинально рванулся к окну, но Арделяну не обратил на это внимания, его влажные глаза по-прежнему улыбались, и он не выпускал руку Джеордже из своих больших сильных ладоней.
— Я много думал о вас,— пробасил он, продолжая улыбаться. — К нам?
— Конечно,— кивнул головой Джеордже. — Куда же еще после всего пережитого?
— Это хорошо,— одобрил Арделяну. — Очень хорошо.
Дверь широко распахнулась, и в комнату вбежал маленький лысый человек с желтоватыми, как у тюленя, усами. Вид у него был испуганный, руки дрожали.
— С уважением покорно докладываю, товарищ инструктор, что я связался с Арадом, — заговорил он дрожащим голосом с сильным венгерским акцентом. — Они едут. Несколько грузовиков уже в пути.
— Все докладываешь? — пожал плечами Арделяну, — Ну, докладывай, что мне с тобой делать! Это директор школы в Лунке, член нашей партии.
— Здравия желаю, — щелкнул каблуками человечек.— Имею честь, покорно...
— Товарищ секретарь волости,— рявкнул Арделяну.— Ради бога, ты ведь не в армии Франца-Иосифа. Какого черта, с тех пор как приехал, только и слышу: «покорно докладываю», «здравия желаю»...
— Что поделаешь, все в голове перемешалось, — пробормотал человечек, вытирая лысину красным очень грязным платком.—Я — Мохай, мастер с мельницы,— представился он Теодореску. — Едут, товарищи, едут.
— Раз так, то подождем,— проворчал себе под нос Арделяну. Было видно, что все в нем кипит и он едва удерживает возмущение. Джеордже подошел к окну и приложился лбом к стеклу. Он знал Арделяну еще до войны, когда тот работал механиком на мельнице Паппа в Лунке. Джеордже относился к нему, как ко всем жителям села, с доброжелательным, но рассеянным вниманием. Когда он, вернувшись в село, поинтересовался, где Арделяну, ему сказали, что тот погиб в Гурахонце во время бомбардировки.
Видневшиеся из окна серые улочки обезлюдели, дома казались брошенными, посреди мостовой разгуливал чем-то очень озабоченный петух. Мохай тяжело вздыхал, покашливал, по Арделяну не обращал на него никакого внимания. Тогда старик начал объяснять, судя по тону, уже не менее чем в десятый раз:
— Конечно, я виноват, не организовал как следует... Только не гневайтесь... Люди ничего не знают. Но я говорил им много, много раз и вчера тоже, что такое классовая борьба, кто наши враги, кто союзники... Теперь, когда приедут товарищи, мы все разрешим. А пока — подождем.
— Чего подождем?— обернулся к нему выведенный из себя Джеордже. — Что нам ждать? Пока придут сюда поджигать?
— Черт их знает. Что за люди эти крестьяне,— вздохнул Мохай.— Никак их не поймешь. Спекулянты, набитые деньгами. Дерут с рабочих шкуру.
— Все? — сквозь зубы спросил Арделяну, — Нет. Не у всех есть деньги для спекуляции... Но все не прочь заняться этим. Никак не насытятся, проклятые... А теперь, извольте, бьют рабочих.
— Рабочих не побьешь,---перебил его Арделяну. Он глубоко вздохнул, угрожающе покраснел и, наконец, не выдержал.
— Да и ты не...
— Что не?..— испуганно пролепетал Мохай.
— Ничего...
— Нет смысла ждать, — вмешался Джеордже. — Никакого смысла. Надо пойти на улицу и поговорить с людьми.
— Не слушают! — воскликнул Мохай. — Знаю я их.. Особенно этих бандитов из Лунки. Все железногвардей-цы, шовинисты как на подбор.
Джеордже потерял терпение. В душе он с. удивлением спрашивал себя: что это — страсть, которой он прежде у себя не замечал, или просто нетерпение выйти на улицу к восставшим? Против кого? Но теперь обязательно надо действовать, а не пассивно ожидать помощи со стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190