Разгруженные суда, подняв изодранные серые паруса, медленно уходили из порта в открытое море. Тело Лян Юня, натруженное работой, болело. Острый как нож северный ветер резал лицо.
Багровое зимнее солнце закатилось. Небо затягивали серые облака. Дышалось тяжело. Похоже было, что вот-вот пойдет снег.
Лян Юнь медленно шел по улице, думая, где бы поесть и согреться.
— Лян Юнь, Лян Юнь! — окликнул его тоненький и слабый голос.
Он оглянулся. У подножия стены на земле сидел Заяц. На нем была только рваная рубаха. На голых ногах болтались большие башмаки с вылезавшими наружу пальцами. Он весь дрожал. Лян Юнь быстро подошел к нему.
— Ты не заболел, Заяц?
Тот кивнул головой. Лян Юнь присел и пощупал его лоб. Лоб был горячий. В жестяной банке на самом дне виднелось что-то похожее на жидкий суп. Суп был покрыт сверху корочкой льда. Лян Юнь обнял Зайца за плечи.
— Пошли, поедим чего-нибудь горячего.
В харчевне Лян Юнь заказал две большие чашки лапши. Когда дымящуюся лапшу поставили им на столик, Заяц чуть не расплакался. Он торопливо и жадно ел, громко прихлебывая. Тепло придало ему силы, он перестал дрожать.
— Что думаешь делать дальше? — спросил Лян Юнь.
— Эх, день пройдет — и ладно! Все равно долго не протяну...
— Сколько тебе лет? Только правду скажи.
— Ты, Лян Юнь, не знаешь, что такое голод, — Заяц печально улыбнулся, — а я голодаю всю жизнь. Ночью мучит кашель. Все жилы из меня вытянул. Грудь ноет... Я раньше думал: подрасту, начну работать — и все изменится. Я так мечтал, что буду плавать на корабле! Знаешь, я всю жизнь провел у моря и ни разу — понимаешь, ни разу! — не плавал на корабле. А я хотел быть рулевым, побывать в разных странах. Говорят, много есть интересных стран. Но не знаю, почему-то я не расту. Мне уже шестнадцать лет, а ребята в двенадцать лет выше меня ростом. Мне шестнадцать, а я даже не знаю своих отца с матерью. Как помню себя, все нищенствую. Бывает, стою на пристани — так и подмывает броситься в море... Да только что-то не пускает.. А вообще-то, какая радость жить?..
Лян Юнь был потрясен. Горькие слова приятеля острыми иглами вонзались ему в сердце.
— Заяц, ненужные это мысли. Выход найти можно.
— А, да что там!.. Если бы я был здоровый...
Они помолчали. Лян Юнь расплатился, и они покинули харчевню. На улице Заяц снова стал дро-. жать. Лян Юнь снова обнял его за узкие, худые плечи. Щеки Зайца глубоко ввалились, глаза были тусклы и безжизненны.
— Лян Юнь в этом году, кажется, холоднее?
— По-моему, одно и то же.
— Нет, холоднее. И бог тоже против нас, бедняков.
Они подошли к храму. Лян Юнь распахнул ногой дверь. В темноте на жертвенном столике калачиком свернулся Креветка. Лян Юнь поздоровался с ним. Тот поднял голову, всмотрелся в вошедшего и, не произнеся ни звука, лег обратно. В храме было промозгло и холодно. Ветер, проникавший внутрь через большую щель в обвалившемся углу стены, резал лицо. Лян Юнь в задумчивости колупал панцирные щитки на колене Царя Драконов. Ему хотелось сказать Зайцу, что-нибудь ободряющее, но он чувствовал, что слова здесь бессильны. Заяц сидел на жертвенном столе, обняв руками худые колени и безучастно разглядывая потолок. В его взгляде не было ни надежды, ни мысли — не было ничего, и от этого становилось страшно.
— Заяц, я пошел домой. Вот тебе немного денег, завтра поешь, а я посоветуюсь с Фыном. Может, мы для тебя что-нибудь придумаем.
Тот молча кивнул. Лян Юнь вышел было за двери, но через минуту вернулся назад. Он снял с себя телогрейку и накрыл ею прилегшего товарища.
— Лян Юнь, не надо... Ведь тебе же работать, простудишься...
Лян Юнь не слушал его, оставил куртку и вышел. Плотно притворил за собой ветхую дверь, взглянул на небо. В воздухе плясал хоровод снежинок. Стало холодно, он ускорил шаг.
Прибежав в барак, Лян Юнь рассказал о Зайце Фыну. Тот задумался.
— Завтра соберем немного деньжат, пусть подлечится. Больше ничего не придумаешь. Тут главное — поддержать здоровье.
Лян Юнь решил сходить еще и к Шану. Едва он открыл дверь, как навстречу ему бросилась Эр-мань.
— Брат Лян, входи! Мы только сели ужинать. Ты уже ел? Садись с нами.
Лян Юнь вошел в комнату. Шан уже поужинал и теперь, сидя у Масляной коптилки, читал. Когда Лян Юнь вкратце изложил ему суть дела, пожилой рабочий задумался. Брови его сошлись на переносице.
— Вот такие-то времена. Сколько теперь на улицах таких ребят, как твой Заяц! На днях около пристани нашли двух замерзших бродяг, ты слыхал, наверно. Они так и замерзли в своих рваных джутовых мешках, в той самой канаве, где спали. Нужна борьба, только борьба, решительная борьба с теми, по чьей вине гибнут люди!
Лян Юню снова вспомнился день встречи с отцом..
— Дядя Шан, жаль, что ты не знал моего отца! Он бы тебя хорошо понял.
— А когда его арестовали?
— Не знаю, — вздохнул Лян Юнь. — Последний раз я видел его весной прошлого года. И с тех пор никаких известий...
— Как его зовут? — Лян Ши-мин.
— Что, что? Лян Ши-мин?
— Ты разве его знаешь?
— Нет, не знаю. — Шан покачал головой. Немного помолчав, он добавил: — Но мНе говорили об одном человеке, по имени Лян Ши-мин.
— Правда? Что говорили? — Лян Юнь вскочил с места.
— Слышал я, что этот Лян Ши-мин был брошен японцами в тюрьму и что он там здорово держался,Лян Юнь ловил каждое слово, но Шан надолго замолчал.
Он смотрел на подростка со странным выражением заботы, теплоты, нежности и сочувствия. От этого взгляда Лян Юню стало не по себе,
— Дядя Шан, ты встречался с ним?
— Нет, только слышал,
— Что же слышал? Почему молчишь?
Шан встал и прошелся по комнате. Медленно проговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67