Он присел, схватившись обеими руками за лицо. Тонко вскрикнул. Палач помог ему встать. С уголков его рта стекала кровь.
Рябой схватил плеть и, не помня себя, принялся изо всех сил хлестать ею Лян Юня. Он остановился только тогда, когда палач сказал:
— Перестань! Он в обмороке.
Они спустили его на пол, окатили голову холодной водой. Он очнулся.
— Теперь, может, скажешь что-нибудь? Лян Юнь отрицательно мотнул головой.
— Дяо! Влей-ка в него порцию «лапши с перцем»!
Палач снял с него наручники и привязал к ска-мейке...
Рябой пытал его с десяти часов утра до трех часов дня, применив все пытки. Лян Юнь три раза терял сознание.
Он не застонал ни разу.
Рябой метался по камере, как бешеный пес. Палач был в изнеможении и, отдуваясь, сидел на скамье. Худой протоколист, которому было нечего делать, зевал.
Лян Юнь, раскинув руки и ноги, неподвижно лежал на иолу. Сейчас ему казалось, что у него расколоты все кости. Он захотел пошевельнуться и не мог.
— Вытащить во двор! — хриплым голосом закричал Рябой. — Облить холодной водой!
Лян Юнь лежал на снегу. Вода медленно стекала с лица. Он снова потерял сознание. Потом начались кошмарные сны... Они с Шаном идут взрывать японскую военную пристань. Он проник в склад через подпиленную решетку. Вдруг концы решетки превратились в острия копий и вонзились в его тело. Он никак не мог вырвать их оттуда. Потом он оказался на сампане. На море поднялись волны. Они бросали сампан, как щепку, раскачивали его, раскачивали...
Он проснулся.Но его продолжало раскачивать. Он приоткрыл глаза. Чья-то рука тихонько трясла его за плечо.
— Ну вот, очнулся! — раздался над ним чей-то знакомый голос.
— Хлопушка!
Тот участливо проговорил:
— Ай! Вот не думал... Как же ты?.. — Он вздохнул.
— Хлопушка!.. Ты до сих пор... служишь здесь?
— А что же я могу делать? Грамоты не знаю. Никакого ремесла не знаю. Из всех трехсот шестидесяти профессий не владею ни одной. Мне только и оставалось, что носить эту «тигровую шкуру». Другого выхода не было.
— Когда город в первый раз освободили, ты куда делся?
— Тогда? — Хлопушка сплюнул. — Я отступил вместе со штабом. Попробовал бы ты не уйти! Как дураки мы поплыли в Циндао.
— А потом?
— Прибыли в Циндао. В то время там были одни американцы. Они нас пристроили вместе с удиравшими японцами. Когда гоминдановцы на самолетах и кораблях прибыли в Циндао, все наши сме-
нили кокарды на фуражках и превратились в Национальную армию, а когда наши взяли город, меня вместе с Рябым послали работать в эту тюрьму.
Я подлизываться и лебезить перед начальством не умею, вот и стал младшим караульным. Такая, брат, жизнь! Но мне пора уходить. Попозже принесу тебе одеяло... — С этими словами Хлопушка ушел.
У Лян Юня поднялась высокая температура. Нарывали рубцы от побоев. Он целыми днями метался по кровати и бредил.
Последние дни у его койки бессменно сидел соузник — коммунист Чжан. Когда Лян Юнь приходил в себя, они с Чжаном тихонько разговаривали. Рассказывали о своей жизни.
Чжан сидел у его изголовья в одной нижней рубашке. Его ватник лежал на ногах Лян Юня. Он старался хотя бы взглядом подбодрить юношу.
— Ты съешь что-нибудь, Лян Юнь, это тебе принес Хлопушка.
— Нет! — Лян Юнь широко раскрыл глаза. Тихонько прошептал. — Товарищ Чжан! Я совсем никуда не гожусь...
— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Чжан.
— Неважно. Кажется, конец приходит. Смотри, как они меня отделали. Разве я выживу?.. Жалко только рано умирать, ничего еще не успел сделать.
— Оставь эти мысли. Отойдешь еще...
— Да ты не успокаивай. Я не боюсь смерти.
— Это правильно, Лян Юнь, коммунист должен, если надо, смело смотреть смерти в лицо. — Чжан говорил спокойно и серьезно. — Умереть нетрудно, труднее всего иногда победить смерть! Брови Лян Юня дрогнули.
— Вот, например, — продолжал Чжан, — мы с тобой находимся в руках врага. Можем мы в этих условиях работать для партии? Можем! Мы должны сплотить всех заключенных для борьбы с врагом, должны поддерживать в них боевой дух и силу воли. И не один я здесь так думаю...
— Значит, в тюрьме есть партийная организация? — Лян Юнь схватил его за руку.
Чжан понизил голос:
— Да, есть. Она руководит борьбой заключенных. Коммунисты есть в каждой камере. Завтра, во время прогулки, я поговорю с товарищами о тебе.
В сумерках загремел дверной засов. От удара ноги дверь распахнулась. Вошли Рябой и два конвоира с винтовками. Рябой злыми глазами обшарил камеру. Его взгляд остановился па Чжане.
— Чжан Цюань, на выход!..
Все стало ясно. Чжан медленно встал, сиял с себя ватник и укрыл им Ляну ноги.
— Лян Юнь!.. Прощай...
Лян Юнь вскочил, обнял его за плечи.
— Не забывай о том, что я тебе говорил... Делай то, что ты должен делать.
Лян Юнь наклонил голову.
— Что еще там бубнишь? Пошел! — грубо окрикнул его Рябой.
Чжан оправил рубаху, вскинул голову и спокойно пошел к двери. Рябой и солдаты двинулись следом. Засов снова задвинулся.
Во всех камерах заключенные стоя провожали своего боевого товарища в последний путь. Лян Юань плакал.
Чжан Цюань больше не вернулся...
Прошла зима. Наступала весна. Лян Юнь выздоровел. За это время его дважды вызывали на допросы, но пыткам больше не подвергали. Вероятно, и враги поняли, что таким путем от него ничего не добьешься.
Он. активно участвовал в работе тюремной подпольной организации и вместе с товарищами руководил борьбой заключенных.
Как-то под вечер в камеру вошел Хлопушка и заявил:
— Лянь Юнь, к тебе пришли. Выходи на свидание!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67