и, во-вторых, вражеская артиллерия будет также передислоцирована в горы. Все это облегчит нам захват тюрьмы.
— Шан прав! — одобрительно загудели собравшиеся.
Фын торопливо добавил:
— Я тоже согласен! Но, товарищ секретарь, поручите мне провести эту операцию.
Комитет утвердил его кандидатуру. Ему было приказано во главе взвода, образованного из отряда, действовавшего ранее под командованием Лян Юня, выполнить операцию по освобождению тюрьмы.
План освобождения через доверенного охранника Цзяо был передан заключенным. На прогулке руководители тюремной партгруппы обсудили его и назначили Лян Юня командиром восстания.
Время шло. Наступил канун освобождения.
Вдруг около полудня Хлопушка тихонько открыл дверь и проскользнул в камеру Лян Юня. Подскочив к узнику, он очень тихо прошептал ему на ухо:
— Лян Юнь, дело плохо...
— Какое дело?
— Наша разведка донесла, что окрестности города блокированы. Кажется, Народно-освободительная армия собрала здесь большие силы. В городе господа офицеры страшно перепуганы. Два дня без перерыва возят снаряды к укреплениям.
— Так это же очень хорошо! — улыбнулся Лян Юнь. — Значит, конец им приходит.
— Да нет, послушай. Рябой что-то подозрительно забегал. У этого прохвоста на уме ничего хорошего не бывает. Я стал присматриваться. И вот: он собирается расстрелять всех заключенных, не иначе...
— Гм, вот что... — Лян Юнь резко сжал ему руку — Когда они намечают это сделать?
— Я.... Я не расслышал.
Лян. Юнь, стиснув зубы, задумался. Восстание намечено на завтра, на час ночи. Что, если тюремщики опередят повстанцев?.. Не сидеть же сложа руки и ждать смерти. Он нахмурился. Мысли эти ожгли его, как пламенем. В этот момент Хлопушка произнес:
— Лян Юнь, нужно что-то делать... Ты как думаешь?
— А ты?
— Сегодня вечером я дежурю. Я рискну и выпущу тебя. Гоминдан все равно скоро отдаст концы. Потом уже нам с тобой одна дорога.
Лян Юнь внимательно посмотрел на него.
Хлопушка вздохнул:
— У меня такой характер: друзей всегда из беды выручаю.
— А сумеешь?
— Да что толковать, давай попробуем! Если окажется, что в начале своей смены не смогу ничего сделать, ночью все равно выведу.
— Значит, так. — Лян Юнь пожал Хлопушке руку. — Ты не торопись меня спасать. Я хочу, чтобы ты разузнал поточнее, когда они собираются начинать.
— Зачем тебе это надо? Как только мы с тобой, будем готовы, смотаемся к чертовой матери — и точка!
— Так надо! Действовать нужно наверняка, не хочется погибать по глупости.
— Ладно, договорились. Я найду способ тебя спасти. Но только, прошу, никому ни слова — поднимется шум, Рябой может начать раньше.
— Ладно, давай действуй.
Как только Хлопушка ушел, Лян Юнь тотчас же стал выстукивать полученное известие в соседние камеры. Охваченный волнением, он ходил и ходил пр. камере. Дорог был каждый миг. Время, время, время;.текло как обычно, минута за минутой, его нельзя было, ни ускорить, ни задержать. Теперь все
зависело от времени. Только бы они не начали до часа ночи!.. Нет, сидеть и ждать тоже нельзя! Нужно готовиться к последней борьбе. Прошло добрых полдня, когда прибежал, наконец, Хлопушка и сообщил, что «очистка тюрьмы» назначена ровно на час ночи. Какое совпадение! Как же быть? Если они начнут в одно и то же время, враги окажутся в более выгодном положении. Перед ними будут безоружные люди, с которыми легко справиться, и к тому времени, когда партизаны начнут атаку, в тюрьме может не остаться ни одного живого узника.
Лучшее, что можно было сделать, — это передать полученное известие товарищам из горкома и попросить, чтобы освобождение тюрьмы было перенесено на час или два раньше. Но кто сумеет передать это известие? Лян Юнь еще раз подумал о Хлопушке. Парнишка только что доказал, что готов спасти его. То, что Хлопушка сегодня солдат вражеской армии, — это еще не самое худшее. Парень он, по всему, честный. Но поручить ему такое ответственное задание... Лян Юнь колебался и раздумывал, не в силах прийти к какому-либо решению. Во время вечерней прогулки он с помощью условных сигналов обменялся мнением с несколькими коммунистами. После этого у него созрело твердое решение: любой ценой спасти товарищей, продержаться до часа освобождения тюрьмы партизанами. Это решение было сообщено по камерам всем коммунистам и тем, кто поддерживал с ними связь.
В двенадцать ночи на дежурство вступил Хлопушка. Он дежурил вместе с надзирателем, по проа-вищу Горбун. Мелькая светом ручного фонарика, они отворили решетку и проверили все камеры. У Горбуна лицо было налито кровью, от него несло винным перегаром. Перед выходом на дежурство Хлопушка сводил его в винную лавку.
Еще через пятнадцать минут Хлопушка тихонько вошел в камеру к Лян Юню. Он долго гремел ключами, потом открыл дверь и крикнул!
— Лян Юнь, на допрос!
Тот вышел. Хлопушка шепнул ему:
— Тихо! Иди за мной. Горбуна я напоил, он теперь храпит! У меня спрятана здесь недалеко наша форма, переоденешься. Когда к воротам подойдем, проходи со мной как ни в чем не бывало.
Лян Юнь, принимая от него форму, тихо сказал:
— Хлопушка, я благодарен тебе от всего сердца. Но только один я не уйду. Я не могу допустить, чтобы остальные заключенные погибли.
— Больше я ничего сделать не могу. Ты свою шкуру спасай, что о других-то думать!
— Нет, Хлопушка! Я знаю, что ты мне друг. Дай мне все твои ключи.
— Ты... Ты что хочешь?
— Выпустить людей!
— Ай-ай! Что ты? Ни одному уйти не удастся. И мы оба ни за что пропадем. Всегда ты... как слепой. Время идет... Промешкаем еще полчаса, и нам не убежать.
— Ничего, ничего, давай сюда ключи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67