Садед-дин-эфенди объявил мою лекцию «Сказкой об Анатолии». Верно. Но я не начну свою сказку с начала. И досказать ее до конца невозможно. Поэтому я только поделюсь с
вами отрывками, может быть, и не очень связными, из своей записной книжки. Что каждый в этом поймет, то и будет для него сказкой. Так во-от...
Учитель перевернул страницу. И, глядя в записи, продолжал:
— Евфрат мы переплывали на лодках из бурдюков... Нашими средствами передвижения на Востоке были лодки из бурдюков, сани, волокуши и мулы... И в Агры горы да бугры. А колесных дорог нет. Около Вана я видел множество поставленных торчком камней. Думал, остатки исторических памятников. Слез с мула. Нет, не хеттами, не сельджуками они поставлены. Камни эти — ровесники пашей республики. Их называют «камни стамбульцев». Каждый, кто уезжает на чужбину, ставит такой камень и, когда возвращается, калиг его. А эти замшелые торчащие надолбы? Они поставлены теми, кто не вернулся. Они остались стоять, превратившись в надгробья...
Шейх на Востоке — это аллах, деребей — падишах. У самого мелкого феодала—сорок деревень. Он их может продать и купить вместе с людьми.
Один богатый деребей продал трех батраков и купил борзую!..
В Битлйсе — подземные деревни, пещерные люди. В Элязйге — лагерь прокаженных. В Урфе—нет ни одной акушерки. Во всей Мардинской области — ни одного врача. В Хакарй3 не знают, что такое аптека. На Востоке аптека —горы, лекаретва — травы. Пусть англичане не хвастаются, что открыли пенициллин. Наши крестьяне нашли «сыроцеллин». Они зарывают сыр в землю, когда он заплесневеет, скатывают из него орешки и дают больным скарлатиной. Помогает! Анатолия лечит чесотку ружейным маслом, раны—дегтем, паршу — навозом, трахому — мергелем.
В Муше взбесился судья. Откуда было знать укусившей его бешеной собаке, что во всей огромной губернии нельзя достать сыворотки Пастера?!
В Эрзруме восемьсот деревень без школ. Зато казарм сколько угодно. Строится консервная фабрика. Чаршамбу снова разрушил сель. В Мерзифоне строится бетонированный аэродром. В Бисмйле нет больницы. Но есть тюрьма, где под камерами течет вода, а скорпионы—величиной с ладонь. Скорпионы Хасанкёйфа, что одним укусом пробивают железный котел, по сравнению с ними ягнята.
В Батмане обнаружена нефть! А в Эрзинджане чествуют кизяк... Кизяк такой, кизяк сякой, кизяк-де наша гордость! Поглядите на стены из кизяка, а потом почитайте газеты. «На какой стадии цивилизации мы находимся?» Что тут спрашивать—мы еще только на заре цивилизации. Прислушайтесь к предвыборным речам по радио: «Отдайте нам свои голоса. Мы поведем страну по пути прогресса. В десять лет обскачем Европу!» Подумаешь, обскакать Европу за десять лет! Можно и за несколько часов—сядут в самолет, и готово!..
Какие я видел горы, какие леса! Леса горят, как костры. Народ схватился за топоры. Топор разрешает все споры—из-за воды, из-за межи, из-за пашни, из-за пожни. Леса вырубаются. Анатолия лысеет, превращается в пустыню.
Не только козы, черепашки, жуки, черви и саранча губят народное достояние, а кое-кто и еще...
Годовой прирост населения у нас тридцать душ на тысячу. В тысяча девятьсот шестидесятом году нас будет двадцать пять миллионов, в тысяча девятьсот семидесятом— сорок миллионов. Я охотно верю, что наши земли прокормят и шестьдесят' миллионов, если только к тому времени не вымрут и нынешние восемнадцать. Каждый год наши матери рождают около миллиона детей, и половина из них умирает, не дожив до года. Для них у нас одно лекарство: небесно-голубые бусинки! В Анатолии их носят на спине — от сглаза и на шее — от злых духов...
Наш учитель снова протер запотевшие очки. И прижал платок к глазам.
— Поезжайте, ребята! — проговорил он.— Поезжайте, посмотрите и вы Анатолию...
Я перебил его стихами:
Езжай-ка и Анатолию — Нет ничего прекрасней!
Езжай-ка в Анатолию — Забудешь все несчастья!
— Верно,— сказал он,—ваш товарищ верно поправил меня стихами. Да, я говорил, езжайте в Анатолию, разделите с ней ее беды. Пока вы ими не заболеете, никто не найдет лекарства против болезней и бедствий нашей страны. Вы одновременно и учителя, и врачи, и судьи... Научитесь хоть немного быть и прокурорами. Научитесь обвинять. Требовать к ответу. От имени родины, от имени народа, от имени закона, ради нашего будущего... Чтоб внести в это дело свою долю, я буду писать книгу, о которой говорил. Сделайте и вы что-нибудь! А головой
кивать да жалованье получать — это не трудно... Давайте-ка выпьем еще по одной!
Он поднялся с рюмкой в руке, подошел ко мне. Положил мне руку на плечо и сжал, сколько было сил. Мы чокнулись и, глядя друг другу в глаза, выпили.
Все запели наш школьный гимн.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ
Тюремным парикмахер стриг во дворе мою голову и утешал:
— Не бойся, корни остаются при тебе, снова отрастут! Он кончил работу, выгатил из кармана зеркальце,подышал на него, потер о пианы и показал мне мою физиономию:
— Ну как, узнаешь себя?
— Узнаю. Вот два шрама от камней. А это — от ножа.
— Это что. Поглядел бы ты, сколько шрамов от камней на голове у этого еврея!
— У какого еврея?
— Моизом зовут, рабочий с чулочной фабрики. Вся голова в дырках у него, как решето...
— А сейчас он где?
— Здесь. В камере. Сидит за коммунизм.
— Могу я с ним увидеться?
— Не волнуйся. Сегодня познакомишься. Соседями будете.
После дезинфекции служитель отвел меня в отделение для «особых» арестантов. Отделение это состояло из длинного ряда комнаток, напоминающих стойла в хлеву, с узкими окошками, выходящими на внутренний дворик. Меня поместили пятым в камеру на четырех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73