— начал креститься Тихонок.
— Более того — и богу перестанут молиться и не будут верить в него.
Тут даже Трусак крякнул.
— Ну, уж это того, Василий Семеныч, это ты лишнее загнул,— говорит он.— Без бога нельзя.
— А вот я видел на шахтах людей, которые живут без бога,— спокойно отвечает Трусаку Василий Семеныч.
— Так это ж не люди, а антихристы! — кричит Тихонок.
— Нет, дядя, люди, да еще какие! Поумней нас с тобою. А мы стоим и все слушаем, слушаем. Я смотрю на Легкого, у него горят глаза. Ему понравилось, что сказал Василий Семеныч.
— А тогда и сад ваш не ваш будет, а общий,— говорит Легкий Василию Семенычу.
Все так и ахнули.
— Вот видишь, вот видишь, до чего твои слова доводят? — говорит Тихонок Василию Семенычу.— Видишь, как дети рассуждать начинают!
— Вижу,— улыбается Василий Семеныч. А потом он обернулся к Легкому :
— Но покато сад мои, и, если ты мне к нем попадешься, буду стегать крапивой... А то, о чем я говорю, не скоро будет, Легкий.
— Ну, и слава те, господи! — опять закрестился Тихонок.— Мне только бы дожить так, как я сейчас живу.
Волновались и бабы. Те больше все ахали, боялись, что приедут казаки и урядники и зачнут всех плетками пороть. И больше всех волновались и боялись бабка Захарова, Ак-сюта, и мать Митьки, Васютча. Захарова бабка боялась за своего сына, Василия,—ведь он в ораторах состоит, а мать Митьки просто так боялась. Она всего боится, она самая большая трусиха из всех наших баб.
Мы же ничего не боялись.
— Ребята, кто хочет со мною в ораторы? — спрашивает Легкий.
— Все! — отвечаем мы.
— Только я буду самый главный оратор, я буду первый речь говорить, а вы уж потом.
— Ладно, ладно!
И мы стали ораторами. Мы понаделали себе деревянные кинжалы, револьверы, широкие пояса из лыка и вязовой коры, на головы понаде-вали отцовские картузы и начали произносить речи. А слушать их собирали других ребятишек. Мужики и бабы все в поле; мы что хотели, то и делали, никто нам не указчик.
Собрав ребят, Легкий выносил из своей горницы табурет и начинал речь:
— Товарищи! Долой царя!
— Долой! — кричим мы.
— Землю всю мужикам!
— Да, нам землю, нам!
Но тут часто нам мешали. Бабка Захарова или Митьки-на мать прибегали нас разгонять.
— Ах, чтоб вы пропали, а! Что же будет, ежели урядник, не ровен час, нагрянет? Он же вас нагайкой запорет! — кричат они.
— А что это? — показываем мы свои деревянные револьверы и кинжалы.— "Мы ваших урядников живо поколотим!
Бабы в ужасе:
— Перестаньте, негодники! Ах, что они выдумали! Беда какая с вами!
Чтобы не связываться попусту со старухами, мы скрывались от них куда-нибудь подальше, на огороды или в лес, и там уже говорили сколько хотели. А потом шли по дороге и пели песни. Любимой нашей песней была «По рельсам железной дороги». Легкий всегда начинал ее, мы подхватывали. Мы ни разу не видели ни железной дороги, ни вагонов, а вот песня эта нас трогала:
По рельсам железной дороги Стремительный поезд идет, Он юных борцов за свободу От родины милой везет. Бесет в арестантских вагонах, С конвоем солдатов тупых, Их скованы руки и ноги...
Дальше слов мы не знали и выдумывали от себя.Нам очень понравилось быть ораторами. Так понравилось, что мы решили остаться ими навсегда. Я тоже тогда стал оратором, да таким, что и Легкому не угнаться за
мной. Я куда лучше его мог говорить речи... И даже книжки про революцию, помню, начал читать. А появились они у меня неожиданно.
Караулю я как-то свою хату, подходит ко мне Степка Жбанков, по прозвищу Катрос, и говорит:
— Вот, Федя, книжку тебе. Ты читаешь хорошо, почитай-ка и эту, узнай, что в ней написано.
Я сроду не видывал таких книжек. Те, что в школе брал,— хорошие, крышки твердые, корешки ситцевые, бумага плотная. А у этой и крышки и корешок точно из сахарного мешка сделаны — мягкие. И и середине бумага плоховатая.
Развернул я книжку, читаю:
Записки подпольщика.
Что такое подпольщик, я не знал. Сначала подумал, что подпольщик — это тот, кто под полом живет.
Я тут же принялся читать. Оказывается, подпольщик — это революционер. Его преследовала полиция, а он от нее скрывался. И вот как подпольщик Поролся против царя, как он скрывался от полиции — обо всем этом и была написана книжка. И так это мне интересно показалось, что всю книжку я прочел сразу, не отрываясь.
— Где ты книжку эту взял? — спрашиваю я Степку.
— Под Горшковым сараем. Там их много-премного.
— Идем туда,— зову я Степку.
Мы побежали. Глянул я, а книг-то под сараем!.. Штук сто, если не больше.
— Чьи это книги? — спрашиваю я у Степки.
— Наверно, Фанаса Горшкова. Он на заводе работает и в ораторах состоит.
— А зачем же он их под сарай запрятал?
— Боится, чтобы брат их с табаком не искурил. А там, может быть, и оттого, что за эти книжки, говорят, урядники порют.
Я задумался.
— Знаешь что, Степка? Ты никому не говори, а я эти книжки возьму себе и буду читать.
Мы живо перетаскали все книги под наш сарай. Об этих книжках я рассказал Легкому.
— Врешь? — не верит он мне.
— Право слово, пойдем, посмотришь. И мы полезли под сарай.
— Верно, книги! — удивляется Легкий.— Ты мне не дашь штук пять?
— Хоть десять, хоть половину! Раз мы с тобой товарищи — все у нас должно быть пополам.
И мы начали делить книги. Тут я схитрил. Себе брал только интересные, где были приключения, разговоры, а Легкому отдавал скучные. Ему ведь все равно, он плохо читает.
Начал я читать эти книги. И так они мне понравились! Сначала я читал их один, потом читал Легкому и остальным ребятам. И тем книжки понравились.
— Ребята, давайте и мы подпольщиками будем,— говорит Легкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55