Дядя Кузьма крякнул и полез в карман.
— Староста, вот так и вызывай всех по списку и получай деньги,— приказывает инспектор.— А вы,— обратился он к офицеру,— ежели кто не подчиняется — пороть!
И он вместе со становым опять ушел к Волконским. Староста же начал выкликать мужиков по списку, а мужики подходили, вздыхали и платили деньги.
У кого не было денег, те у соседей брали в долг и тоже платили. Мы с ребятами стоим тут же, смотрим на все, и глаза у нас горят. Особенно же взволновался Легкий. Он ничего не говорил, только глазами посверкивал да на жандармов поглядывал. А жандармы покуривали, усмехались себе в усы. Один из них, самый свирепый на вид, все время стрелял вверх из охотничьего ружья, чтоб страху на мужиков нагнать побольше. Бабы стояли и горько плакали.
— Михаил Амелин! — кричит староста.— С тебя пять рублей тридцать копеек.
— У меня денег нету,— отвечает дядя Миша, выходя вперед.
— А ты займи у кого-нибудь.
— Пробовал — не дают.
— Так как же быть?
— А как хотите... Денег, убей меня, ни копеечки! Тут как раз вышли опять инспектор со становым.
— Что такое? — спрашивает инспектор у старосты.
— Да вот денег у мужика нег, и дать в долг ему никто не хочет, потому беден очень, не сможет долг вернуть. У него сын в солдатах, в хозяйстве он один... И здоровьем слаб, на заработки не может ходить...
— Имущество у него есть?
— Имущество есть кое-какое...
— Сейчас же запрячь его лошадь, навалить на повозку, что найдется подходящее, и везти в город. Продать все на рынке, а деньги в казну! — командует инспектор.
Пороть Мишку он почему-то не приказал, видно, подобрел, заправившись у лавочника. Пять жандармов вскочили на лошадей и окружили Мишку:
— Веди нас, старик, к своему двору!
— По мне, что хотите, то и делайте. Все одно погибать, раз денег нету.
Жандармы мигом запрягли Мишкину кобылу в телегу, начали грузить добро. А добра-то всего — барахло бабье. Холстов несколько, рубахи сарафаны девки-невесты.
Старуха Мишкина взвыла, девка тоже. Девке не так жалко сарафанов, как стыдно, что у ней мало добра, что голышка она. Раньше никто не знал, что у ней всего только два сарафанчика. Теперь ее хорошие ребята замуж нипочем не возьмут. Она и убивается.
А Мишка все повторяет:
— Что хотите, братцы, то и делайте... А раз у меня денег нету, то и взять их негде...
Легкий стоит, лицо у него побелело, дышит он тяжело. Так с ним бывает, когда он очень рассердится.
— Ты что, Легкий? — спрашиваю я.
— Ничего. Идем со мной!--скомандовал он нам.
Мы побежали на огороды, выбрались на верхнюю дорогу и остановились.
— Ребята, я вот что надумал,— говорит Легкий.— Мы должны проучить этих собак жандармов. Соберем камней, подкрадемся к ним из-за школы и пустим в них. Я буду ладить в главного, а вы уж в кого попадете.
— Ладно,— отвечаем мы.
У нас тоже кипит злость в груди. В самом деле, что ж это они делают? Как им не жалко бедных людей? Да кто им дал право мучить народ? Ну, мы их сейчас проучим!..
Мигом набрали мы на дороге камней и тихо подались к школе.
Выглянув из-за угла школы, мы увидели жандармов, мужиков и инспектора.
Но мужики стояли как раз так, что мешали нам метиться в жандармов.
— Ладно, ребята, вы вот так швыряйте камни — вверх будто бы... Тогда они перелетят через мужиков и прямо в жандармов попадут,— говорит Легкий.
Камни взвились и полетели. Сильней всех полетел камень. Легкого — он ведь первый ловкач метать камки. За его камнем засвистел мой. Потом — Типикин, Митькин; Захар и Лепи к не докинули, у них силенки не хватило. В инспектора Легкий не попал, как ни ладил, а двум стражникам картузы посшибало.
И тут пошел переполох!..
— Камнями нас бьют! — закричали жандармы, кидаясь к коням.
— На коней! — командует всполошившийся офицер. Мы не стали дожидаться, чтоб пас заметили, и так пустились бежать, что только пятки засверкали.
Позади нас кричали что-то, слышались выстрелы. Я бежал вслед за Легким. Тишка, Захар, Митька и Ле-ник — за мной. Мы неслись через конопляник, выбежали на верхнюю дорогу и пустились по ней.
— Легкий... куда... мы бежим? — спрашиваю я, еле поспевая за ним.
Но Легкий ничего не отвечает, бежит и бежит. С верхней дороги мы свернули опять в конопляник. Но вон наконец и сад Матюшиных виднеется.
Легкий махнул мимо двора, направился к сараю, мигом открыл ворота, оглянулся по сторонам, не видит ли кто нас, и прошептал:
— Прячьтесь скорей в ходы! Ну, живо!
И мы, словно мышата, один за другим юркнули в ходы. Легкий влез последним.
«Ах, вот куда он нас привел! Ну, теперь мы спасены,— думаю я радостно.— Тут нас никакие жандармы не найдут».
— Лезь дальше! Лезь дальше! — кричит Легкий, подталкивая меня сзади.— Лезь в боковой ход, к стене, чтобы дышать легче было...
Он кричит громко, а я еле слышу — сено заглушает голос.
— Что ты говоришь? — кричу ему я.
— В боковой ход лезь, направо будет сейчас, там у стены и сиди. А я налево подамся, тут еще один ход есть.
— А ребята где будут сидеть?
— Ты о них не беспокойся, они знают, где им сидеть, им тут все ходы известны,
Я начинаю шарить правой рукой по сторонам и нахожу ход. Лезу в него, ползу все дальше и дальше, пока не упираюсь головой в стену. Наконец-то можно перевести дух. Сквозь щели сарая легко дышится.
Мне страшно одному и тоскливо: что же с нами будет, если нас найдут здесь? И долго ли мы будем сидеть в ходах этих?
Вдруг слышу стук в стену. Я замер от ужаса. «Жандармы нашли!» — думаю я.
Но голосов не слышно, только один стук.
Тук-тук-тук!
Каждый раз всё по три удара.
Стукнет три раза и перестанет. А потом снова стучит: тук-тук-тук!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55