Ведь дяди-то Мосея и его
Полкана с нами нет. А как знать, может быть, волки едят не только жеребят?И сердце мое замирает от ужаса.«Вот тебе и ночное, вот как «хорошо» тут!» —думаю к.
А ребята все спят и спят. Костер наш угасает, но я боюсь подойти к. нему, подложить дров.«Завтра обязательно привяжу своего жеребенка возле стана»,— решаю я.
Но как привяжу, еще и сам не знаю. Кто-нибудь поможет, не у одного же у меня кобыла с жеребенком...
Когда я проснулся, было уже утро. На стане — никого. И коней на лугу, кроме нашей Сивки и жеребенка, не было. Дядя Мосей и все ребята уехали домой.
Меня, как после рассказывали ребята, дядя Мосей тоже будил; я встал, погрелся у костра, а потом опять ткнулся: и уснул. Ребята вновь растормошили меня, я им сказал, что сейчас же встану, немножко только подремлю, они и уехали домой. Потом уж я проснулся сам, когда солнце припекло мне голову.
Кобыла наша — я еще с вечера спутал ей ноги — ходила со своим жеребенком посередине луга и пощипывала траву. Я взял оброть и пошел к ней. Но она повернулась ко мне задом и не дала поймать себя. Я снова хочу обротать ее, а она взбрыкивает ногами.
Что делать?Я достал корку хлеба, показываю ей, но она скалит зубы — и за мной. Недаром, видно, старый хозяин продал ее задешево!
Однако ехать домой надо — мать, поди, невесть что думает обо мне.И я заплакал от бессилия и досады.Не знаю, сколько бы еще я ревел, если бы на опушке леса не показался на своей гнедой жеребке Легкий. Он сразу понял, в чем дело, и галопом подлетел ко мне.
— Замолчи! Как тебе не стыдно, ревешь, как девчонка!
Давай оброть сюда! — прикрикнул он на меня, соскочив с лошади.
Я подал ему оброть. Легкий быстро развязал один конец поводка у оброти, связал с ним конец своей длинной плети, снял оброть со своей лошади и тоже развязал конец поводка и прикрепил его к плети. У нас получилась довольно длинная веревка.
— Берись за один конец, а я — за другой! Заходи с этой стороны, кругом заходи! — торопит Легкий.
Кобыла визжит, скалит зубы, бьет задними копытами, но Легкий не из тех, кого можно напугать. И как Сивка ни кружилась, как ни вскидывала задом, мы все же обошли вокруг нее с веревкой, и ей некуда было деваться. Я с восхищением смотрел, как Легкий смело подлетел к оскаленной морде лошади и схватил ее за ноздри.
— Развязывай скорей оброти! Давай свою оброть сюда! — кричит он мне.
Я подаю ему оброть. Он быстро накладывает ее на голову кобылы, перекидывает поводок на шею. Сивка присмирела.
— Ну, иди сюда, чего стоишь? Ведь не сядешь сам, давай посажу.
Я подхожу к кобыле, Легкий подставляет колено, и вот я уже верхом.
— Да, кобыленка с норовом,— говорит Легкий,— ты с ней хлебнешь горя! И знаешь, что я тебе скажу? Переходика ты на наш стан, иначе тебе пропадать. Мы тебе на первых порах будем помогать ловить ее. А ваши ребята, вишь, бросили тебя одного. Я скажу об этом дяде Мосею, объясню ему, как и что, и ты перейдешь к нам.
— Ладно, перейду. А как ты сам-то очутился тут?
— Это тебе случай помог,—усмехнулся Легкий.—Я уже пригнал своих лошадей почти к самой деревне, как вдруг наш Рыжик повернул обратно в лес. Ну, я за ним на жеребке. Ребятам отдал своих коней, чтоб в деревню гнали, а сам
помчался за Рыжим. Он успел уже скрыться в лесу и где-то затаился, лиходей. Словно человек, понимает, когда ему хомут грозит. Я долго ездил по кустам, а его и след простыл. Вот дура, не любит работать, а ведь здоров как бык! Заглянул сюда — вижу, ты тут канителишься со своей Сивкой и ревешь, как телок... Ну ладно, поехали домой!
— А Рыжий как же?
— Рыжего теперь не скоро найдешь. Он только в полдень явится домой. Нажрется, а там и слепни дадут ему чесу, вот он сам и прибежит. Поехали!
Мы отправились домой.
«Как хорошо иметь товарища, да еще такого, как Легкий! — думаю я радостно.— Ну что бы я сейчас делал, если бы не он? Пропадать бы мне совсем...»
На следующую ночь я уже был на другом стане вместе с Васей Легким. Но и тут на меня свалилась беда.
День был праздничный, воскресенье. А в праздничные дни конюшата пасут лошадей с ночи до обеда, а то и весь день. В праздники на лошадях не работают.
Сегодня почти всем было приказано пасти коней весь день. Нам дали кошели с хлебом, салом и молоком.
Если уж ночью ребята резвились вовсю, то днем тем более. Сами себе хозяева, делай что хочешь. Днем с нами даже дяди Мосея нет. И сначала все шло хорошо. Мы носились по лугу как сумасшедшие, бегали наперегонки, боролись, играли в шаровни.
— Ребята, кто хочет с елки съехать? — кричит Трусик, подбегая к пушистой молодой ели, сучья которой спускались до самой земли.
— Я! — орет Пулюка. И они полезли на елку.
Забраться на елку любому из нас ничего не стоило, а вот спуститься вниз поверх сучьев не так-то просто. Надо было хорошенько охватить руками и ногами сучья и постепенно скользить вниз. Чуть выпустил сучья — камнем по-
летишь вниз. Но Трусику и Пулюке было не впервой спускаться с елок. Они съезжали даже вниз головой. К ним присоединились и другие ребята. И пошла потеха!
— Ребята! Коней поить! — скомандовал Легкий, когда солнце начало палить и кони перестали есть траву.
Мы побежали ловить лошадей. Легкий помог мне поймать кобылу, посадил меня на нее, и мы все, словно казаки, понеслись на водопой к нашей речонке Гнилушке. Ехать надо было версты три. Я все еще непрочно сидел верхом, но мне не хотелось отставать от других, и я катил вовсю.
Туда я кое-как доехал, а вот на обратном пути меня настигла беда.
Я не мог попридержать свою кобыленку — стыдно было показать ребятам, что все еще плохо держусь на лошади. А самое главное — с нами ехали девочки, и скакали они не хуже нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55