Ему батя купил сапоги, хорошие такие, а я надел материны. И вот раздоказывали камаринского! Только материны сапоги валики были мне — я ногу натер.
Легкий поднимает ногу и показывает натертую до крови щиколотку.
— Да, здорово ты постарался.
— Мне нипочем, мне ничуть не больно...
— Лежите смирно, не задирайте ноги! — кричит мать.
— Ишь ты, заметила,— говорит Легкий тихо.
Мы приехали к воротам, что ведут на огороды. Теперь совсем немного осталось до гумна.
— Держи вожжи хорошенько, не упусти коню под ноги, а я ворота отворю,— говорит мать Легкому.
Легкий встрепенулся и крепко взял в руки вожжи. Мать открыла ворота, Легкий натянул вожжи, и Вороной понес!..
— Ах! — крикнула мать.
Но мы уже далеко. У Легкого опять заблестели глаза, Вороной наддавал рыси. И на порожней телеге хорошо было ехать, а на снопах во сто раз лучше. Но вот и гумно, катить дальше некуда. Легкий заметил это, но поздно. Он быстро опустил вожжи, Вороной тоже сразу уперся, однако тяжелый воз катил сам собой прямо на стену овина. Легкий понял, что воз прижмет коня к стене и задушит, и дернул за одну вожжу. Конь круто повернул. Оглобля задела за угол, ось тоже, и мы, точно два резиновых мяча, летим с воза в сторону и падаем прямо в конопляник. Дуга с треском разлетается пополам, одна половина ее взвивается вверх и падает рядом с нами, в конопляник.
Когда мы очнулись, мать и прибежавшие со своих гумен соседи — дядя Аксен, дед Клим — суетились уже около воза. Они старались оттащить его от стены овина, чтобы высвободить прижатого к стене коня.
— Тяни, тяни разом! Ой, давай раз! Ой, давай два! — командует дед Клим.
Воз подался назад, точно рак попятился. И тут мы увидели, что угол овина отлетел прочь.
— Братцы, милые мои, что ж мне тепереча делать? — заголосила моя мать.
— Да не хнычь ты, ради бога, все поправить можно,— успокаивает ее дядя Аксен.
— Как же поправить? Лошадь чужая, овин тоже. Что я скажу людям? Чем отвечу?
— Все уладится. А где ребята? Не расшиблись ли они до смерти? — спохватывается дед Клим.
Мне жалко мать, но я решил не выдавать Легкого. Ведь си не знал, что так получится.
— Легкий, я никому не скажу, что ты вожжи нарочно натянул,— говорю я.
— Тогда ты мне товарищ взаправдашний.
Мы вылезли из конопляника. Мать сразу же перестала плакать и собралась нас наказывать, но дед Клим заступил-ся за нас:
— Ладно, не бой, они не виноваты. И так, вишь, как напугались! Убирай-ка снопы лучше.
Дядя Аксен принес со своего двора старенькую дугу и приладил ее в запряжку.
— Ладно будет, до двора доедешь, тут недалеко,— сказал он Легкому.
— Я с ним сама поеду. Я сама коня поведу! — кричит мама.
— Не бойся, он шибко не побежит теперь. Он плечо лихо расшиб, конь-то, вишь, как жалится...— говорит дядя Аксен.
Но мать настояла на своем: села с Легким на телегу и вожжей ему в руки не дала. Когда Вороной тронул телегу, Легкий сказал, оглядываясь на меня:
— Ты ж приходи ко мне. Завтра же приходи!
— Ладно, Вася, приду...
Вот с этого дня мы и стали товарищами.
МЫ ИГРАЕМ
Но мать не пустила меня на другой день к Легкому, как ни упрашивал я ее, как ни умолял.
— Лучше и не думай, чтоб я тебя к этому разбойнику пустила. Мужики ихние сразу узнали, отчего копь так бежал,— он нарочно вожжи натягивал. Ну, будет он знать, как вожжи натягивать: дядя Тихонок этими вожжами лихо его отхлестал! А еще он, говорят, и на чужие огороды лазит. Ты у меня смирный, тихий, не хочу, чтоб ты баловался...
И на следующий день она то же самое говорила, и на третий. Я мог бы и молчком удрать, но неприятности от этого могли быть большие. Хоть я и был у матери любимчик, а колотушки все-таки больше всего от нее мне перепадали. Чуть что, она веник в руки и — хлоп-хлоп! — пошла гулять по моей спине.
Я совсем было пал духом. Думаю: только что мы с Легким подружились, и вот, на тебе, уже дружбе конец!
Но тут выручила меня мать Легкого, тетка Арина. Она пришла зачем-то рано утром в воскресенье к моей матери. Я верчусь тут же, прислушиваюсь к их разговору. А разговор, видимо, у них был особый, секретный, и тетке Арине не понравилось, что я прислушиваюсь.
— Ты чего же это, малый, дома вертишься? Чего за малиной в лес не идешь? Люди прямо лукошками ягоду таскают, а ты сидишь! — набросилась она на меня.
— Не с кем ему ходить,— заступилась за меня мать.
— Беги скорее к нам, там мои ребята собираются в лес за малиной и смородиной. Они и места хорошие знают. Беги скорее, а то уйдут,— говорит тетка Арина.
Я взглянул на мать. Ей неловко сказать матери Легкого, что ее сын — озорной мальчишка и что она боится, как бы и я такой не стал, и она неохотно разрешает:
— Что ж, сходи. Да смотри от людей не отставай, заблудишься.
Мне только того и надо было! Мигом схватил я кузовок, и точно ветром понесло меня к Изарковым.
На крыльце Изарковых, на лавочке, сидели ребята: Ле-ник, Тишка, Митя и Захар. А Легкого не было видно.
— Ты куда это с кузовком разогнался? — спрашивает меня Тишка.
— А где Легкий? — спрашиваю я у них.
— Сейчас придет. Зачем он тебе?
Я уселся на другую лавку, напротив них:
— Нужен.
Тишка бойко и подозрительно оглядывал меня. Захар с Митей тоже косились в мою сторону. Один Леник разговаривал со мною, как со старым знакомым.
— Мы за малиной пойдем, только сначала нужно яблок нарвать в Матюшином саду. Легкий пошел высматривать,— говорит мне Леник.
Тишка зашипел на него:
— Замолчи, гад! Прикуси свой язык сейчас же!
И тут пришел Легкий. Он вынырнул из проулка меж Матюшиным и Трусаковым дворами и как ни в чем не бывало шел к крыльцу.
— Здравствуй! Что ж ты так долго к нам не приходил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55