Кухарка, женщина из нашей деревни, уж давно вскипятила куб, разлолсила на столе селедку, хлеб и поджидала нас.
— Здорово, Химча! — кричат ей каменщики.
— Здоровенько, здоровенько! — весело отвечает Химча. — Жива?
— А чего ж мне умирать-то?
— Ну ладно, жива так жива...
Каменщики, шутя и разговаривая, уселись за стол. Я сел с Легким рядом.Начался завтрак. Я никогда не видел столько людей за одним столом, никогда не слышал таких разговоров. Тут были не одни наши мужики, пришли рабочие и из других деревень. Все принялись за селедки и ели их с жадностью. А селедки были неважные, ржавые, с душком, «с загарцем», как говорят у нас, поэтому-то, видно, их и не жалели давать по целой штуке.
Тут же, возле стола, вертелся мальчишка, одетый по-фабричному: в ситцевую рубаху, черные штаны и сапоги.
— Чей это мальчонка?— спрашиваю я Легкого.
— Не знаю. Ты ешь, не лови мух,— отвечает он моде, а сам знай уписывает селедку за обе щеки.Но я не могу есть. Я точно попал в новую, незнакомую страну, и мне хочется рассмотреть и распознать в ней все.
В казарму вошел десятник. Он выплыл из своей комнатушки Еажно, с папиросой в зубах. Усы у него большие, смотрит он исподлобья, а руки запущены в карманы брюк; на нем серый костюм, на груди — цепочка серебряная от часов. Десятник поздоровался со всеми и тотчас же заметил Легкого.
— А-а, Легкий пришел, Легкий!— пробурчал он с угрюмой шуточкой.
— Да, Легкий,— отвечает ему Вася.— Что удивляешься? Не бойся, ото и, Легкий!
Все засмеялись, десятник тоже подергал одним усом.
— Вижу, вижу! Я тебя и не боюсь, а боюсь, что ты одной селедкой не наешься. Химча, принеси Легкому еще селедку, а то он не наелся.
— Ты по себе не суди, у меня не такое пузо, как у тебя. Это в твоем может две селедки поместиться, а я, брат, меру знаю.
И замер. Мне казалось, десятник кот-кот ударит Легкого, закричит на него, прогонит. Но десятник, опять смеется, дергая усом, а за ним смеются и все каменщики.
— Ах, мошенник! Вот удалой парнишка!
— А-а, недаром его Легким прозвали! Он, брат, что на деле, что на словах — словно молния! — улыбаются рабочие.
Десятник повернулся было уходить, но тут к нему подошел мой отец:
— Егор Афанасьевич, вот мой малец, привел я его.
— Ну что ж, пусть работает. С Легким поставь в пару. А того мальца, который работал с ним, я переведу на другую работу.
И десятник опять ушел в свою комнатушку, так же важно, не спеша, словно барин.
— Вот это здорово! — говорит мне Легкий.— Значит, мы все время с тобой будем вместе. Эх, и житуха у нас пойдет!
Я тоже обрадовался. С Легким я не пропаду, с ним мне все нипочем!
Позавтракав, все поднялись и пошли на работу.У ворот завода сторож считал нас всех и пропускал.Теперь каменщики разделились. Кто пошел к корпусу, к цементному сараю, а наша партия — к боковой пристройке завода.
Завод был такой большой, что я совсем растерялся. Вокруг него валялось множество битого стекла.На заводе все время слышался звон разбиваемого стекла, а на электрической станции безостановочно пыхтела паровая машина.
От шума и звона я совсем оглох и не слышу, что говорит Легкий. Он сует мне лопату в руки, мы берем носилки и начинаем носить песок на дощатый полок, целую гряду. Сверху насыпаем цемент и начинаем гарцевать — перемешивать песок с цементом. Без привычки мне трудно гарцевать, но я не жалуюсь.
Потом мы привинчиваем рукав к водопроводу, тянем его к стене, напускаем воды каменщикам в бочки и садимся немножко передохнуть.
— Вот и все покамест. До обеда еще одну такую грядку наносим, и хватит,— говорит Легкий.
Я молчу.
До обеда мы не только гарцевали цемент с песком. Десятник впряг нас в новую работу. Он сидит на лесах, как сыч, и искоса следит и за нами, не только за каменщиками.
— А ну, Легкий! — прикрикнул он.— Давай таскай кирпич наверх!
Таскать кирпичи по лестнице наверх, на второй этаж, куда трудней, чем гарцевать цемент. Хотя мы с Легким уже не те, что были раньше, года два назад, а все же силенки у нас не как у взрослых. Большие кладут на носилки по
двадцать кирпичей, мы же только по десять. Но, когда таскаешь целый день да на тебя еще десятник покрикивает, это совсем не легко.
— Вот черт-то! Уселся тут, кот усатый! Уходил бы на другой участок! — ругается Легкий на десятника потихоньку, чтобы тот не слышал.— А ведь по закону кирпичи каменщики сами должны носить, зто не наша работа. И, если бы его тут сейчас не было, каменщики сами бы не заставляли нас выполнять их работу.
Десятник сидел на лесах и покуривал.
— Вот кому житуха,— шепчет Легкий.— Ничего не делает, а получает вдвое больше первого каменщика. Твоему отцу подрядчик платит в месяц двадцать один рубль, а этому дармоеду сорок. Да и сам подрядчик ни рожна не делает, он даже редко заглядывает сюда, а загребает тысячи.
Мой отец и Вышибала работают на главном месте, на углу. Отец — с наружной стороны, где нужны особая чистота и верность кладки, Вышибала — внутри.
И так по всей стене: первая рука — на наружной стороне, вторая — внутри.Но вот десятнику, видимо, надоело сидеть на одном месте. Он медленно поднимается и не спеша уходит на другой участок.
— Передохните, ребятки,— говорит нам дядя Филя Полячок.— Успеете еще наломать горб на чертова батьку.
Он удивительно добрый, этот дядя Филя. И особенно жалеет нас, ребятишек.
Мы с Легким не заставили себя просить, тотчас же присели под лесами.
— Ничего, это первый день тебе трудновато, а потом втянешься. Мне тоже трудновато было первое время, а сейчас хоть бы что,— подбадривает меня Легкий.
Отдохнув, мы снова беремся за носилки.
Мне кажется, что я не вынесу долго такого труда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55